В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Работая с Левайном в его лучшие годы, мы никогда не уставали от репетиций, хотя в предсезонное время они ежедневно длились с перерывами – пять часов самой интенсивной работы. Происходило это потому, что никогда не было бессмысленной зубрёжки (в ней и не было надобности!), никогда не было «пустых мест», когда дирижёр пользуется репетиционным временем «для себя», освежая в памяти текст партитуры. Ему ничего не нужно было «освежать» – всё было в его голове проработано заранее до любой буквы текста и любой ноты такта. Так что ничего подобного и никогда не происходило на репетициях с Левайном. Как уже отмечалось, он сразу же создавал концертную атмосферу, то есть атмосферу исполнения на публике и для публики и потому, даже его репетиции становились волнующим музицированием только во имя музыки, как таковой, её высшего духовного, эмоционального и философского смысла. В таком ключе все репетиции с ним были высшим исполнительским процессом, требующим полной вовлечённости, эмоциональной отдачи и артистизма всех участников оркестра, хора и солистов. Именно поэтому все спектакли и концерты с ним проходили с необычным подъёмом – всё было подготовлено на репетициях, а на спектаклях или концертах было исполнено с ещё большим энтузиазмом и вдохновением. Конечно, это было нелегко, но зато нашей общей наградой всегда было несравненное удовлетворение от высокохудожественного и совершенного исполнения музыки великих композиторов.

* * *

При воспоминаниях о любом крупном музыканте, танцоре, певце или дирижёре мы должны исходить в своих оценках главным образом по вершинам исполнительского творчества того или иного артиста. Вполне понятно, что почти никому не удавалось на протяжении всей жизни на сцене находиться в пике своих творческих возможностей. Быть может, если судить по записям на пластинки за исключением одного С.В.Рахманинова. Он «не успел» снизить траекторию своего уровня исполнения – ушёл из жизни почти в 70-летнем возрасте, лишь за несколько месяцев до конца жизненного пути сделал записи двух своих переложений из Ми-мажорной Партиты Баха для скрипки соло – Прелюда и Гавота. В этой записи мы слышали того же Рахманинова, который был записан на пластинки в лучшие годы – с 1928-го по 1940-й. Но его пример, конечно, исключение из правил. Большинство величайших исполнителей в своей карьере всегда имели свой взлёт – годы величайших творческих достижений – и свои годы снижения параболы эмоциональной мощи и исполнительского мастерства, что вполне естественно для жизненного цикла любого человека. Так что даже ретроспективно мы должны оценивать уровень великих артистов по их главным достижениям, а не по их неудачам или по годам снижения их физических и соответственно, творческих возможностей. Поэтому рассказ о Джеймсе Левайне, как мне кажется, по крайней мере, для меня должен закончится на 2003 годе – времени моего окончания работы в МЕТ. А если посмотреть на всё время, проведённое там, кажется, что всё же пик расцвета работы Левайна в МЕТ пришёлся на 1994 год – время исполнения во Франкфурте-на-Майне «Песни о Земле» Густава Малера.

Как уже говорилось выше, мне казалось, мы достигли в нашем общем музицировании вершин, которых достигал лишь один Бруно Вальтер с английской певицей Кэтлин Фэрриер в этом сочинении (запись 1952 года с тенором Юлиусом Патцак).

Этот концерт остался в памяти одним из самых волнующих выступлений оркестра МЕТ со своим бессменным руководителем. И тогда, и сегодня кажется, что именно на том концерте все мы побывали на какой-то вершине в воплощении гениальной музыки, которой, быть может, уже никогда не удастся достичь… Почему-то именно в этом сочинении Малера Левайн, совершенно индифферентно относившийся к любым делам, связанным с еврейскими праздниками или Израилем, ощутил необыкновенно остро важнейший момент этого необычного шестичастного вокально-симфонического цикла, написанного на тексты древнекитайских поэтов в немецком переводе. Как тонко заметил, комментируя это сочинение известный критик и философ Теодор Адорно: «Малер одел как «маску» — китайский костюм, чтобы подчеркнуть свою «отдельность» – иными словами свою еврейскую самоидентификацию. Эта интересная мысль Адорно возникает всякий раз, когда вспоминаешь о том исполнении с Левайном «Песни о земле» Малера в мае 1994 года во Франкфурте-на-Майне.

Заключение. О чём мечталось, но не сбылось…