– А вырос я почему-то у маглов, – сказал Гарри и опять потёр шрам.
Невилл побледнел и, сильно заикаясь, сказал:
– Мои родители тоже пострадали, между прочим. Зря ты обижаешься.
– Тогда многие пострадали, Невилл. А к маглам попал только я. Меня ночью на порог подкинули, как паршивого щенка.
– Гарри! – загрохотал Хагрид гневно. – Так решил директор Дамблдор! Он великий маг и хороший человек, он хотел, как лучше. Тебе угрожала беда! Тебя могли убить!
– Да, – кивнул Гарри, – могли. И вместе со мной могли убить тех, кто меня приютил. Маглов не жалко, правда, Рон? А маги просто побоялись меня забрать. Ни твоя бабушка, Невилл, ни твои родители, Рон, никто не сказал великому магу Дамблдору: «Мы не боимся мести Пожирателей, мы защитим Гарри, и он будет расти вместе с нашими детьми».
– Ты не прав, Гарри, – сказал Хагрид, волнуясь. – Я сам забрал тебя из горящего дома и…
– Ну и отвёз бы к себе, – Поттер закусил губу. – В Хогвартсе было безопасно, ты сам мне говорил. Чем я хуже твоей глупой собаки? И воспитал бы меня героем, на радость всем Уизли.
– Гарри, – умоляюще проговорил лесничий после долгого и тяжёлого молчания, – так надо было, зачем ты на нас сердишься?
– Я до одиннадцати лет не знал, что я волшебник, – жёстко сказал Гарри. – Не знал, что герой. Не знал, что мои папа и мама давным-давно умерли. Ничего не знал. И я до сих пор не знаю даже, как они выглядели и где похоронены. Вы бросили меня.
– Но, Гарри, – пролепетала Гермиона. – Я тоже не знала, что волшебница. Но это не мешает мне…
– Грейнджер, – преувеличенно спокойно сказал Поттер. – Осиротеешь – тогда поговорим. Пока за твоё «не мешает» платят родители.
Невилл смотрел в пол и не смел поднять взгляд, уши и щёки у него горели. В хижине опять воцарилось молчание.
– С моим героизмом понятно, – сказал наконец Гарри. – Меня никто в героических традициях не воспитывал и в пример доблестных родителей не ставил. Вас растили родные люди и рассказывали о своих подвигах. И почему-то никто из вас героем не стал. А, Уизли? Пошёл бы и навалял Нотту с компанией. Поводов, небось, за сотню уже перевалило. Трусишь, гриф паршивый? И как только на факультет храбрых попал, наверное, отец подсуетился. Министерские, они проныры ещё те. А ты, Лонгботтом? Почему ты до сих пор не сказал Снейпу, что не позволишь себя унижать?
Невилл сгорбился, смаргивал слёзы и изо всех сил старался не расплакаться в голос. Ему было невыносимо стыдно, а бабушкины рассуждения о «никчёмном полусквибе Поттере» казались злыми и подлыми.
– А ревёшь почему? – раздался вкрадчивый голос Поттера над самым ухом. – Разве ты не знаешь, что герои не плачут?
Невилл всхлипнул и отвернулся.
– Отца не трогай! – набычился Уизли. – Ничего он не проныра и получает сущие кнаты.
– На семерых детей и жену хватает, – пожал плечами Гарри. – Пусть не в шелках и на золоте, но вы не голодаете и не попрошайничаете в Лютном. Бедно, но честно. Так почти все живут, хоть маги, хоть маглы, поверь. И я по дому работаю и за кузеном одёжки донашиваю, Хагрид не даст соврать. Только у меня, Рональд, вообще ничего нет. Нет дома, нет денег, нет родственников. Куда я пойду после Хогвартса?
– Работать, – твёрдо сказала Гермиона. – У меня в магическом мире тоже ничего и никого нет.
– Чтобы взяли на работу, нужно хорошо учиться, – возразил Гарри. – Но ведь герои не учатся, они по Запретным коридорам шляются. Герои не бывают занудами и заучками. Плюй-камни и квиддич – самые героические занятия. Правда, Рон?
Уизли смущённо буркнул что-то невразумительное, а Гарри, улыбаясь, продолжил:
– Великий маг и хороший человек Дамблдор носит такие мантии, что у меня глаз дёргается от зависти. Но его ты ни разу девчонкой не обозвал. Почему?
Рон покраснел, Гермиона захихикала, а Невилл торопливо вытер слёзы и поклялся сам себе впредь думать над каждым своим словом.
– Скажу тебе, Рон, ещё одну неприятную вещь, – голос Гарри опять похолодел, а Невилл напрягся, стиснув кулаки и сцепив зубы. – В той войне Уизли фактически держали нейтралитет. Твои родители ни с кем не сражались и ничего не потеряли. Всё на месте – дети, дом и даже отцовская должность в Министерстве. Поэтому не смей попрекать меня, понял? Уж я-то отдал всё, что у меня было. И не хочу больше войн. Никаких. Понятно?
Рональд сжимал и разжимал кулаки, Хагрид понуро уставился на пламя в камине, а Гермиона молча кусала губы. Невилл прижал ладони к пылающим щекам и понял, что разговор о Пророчестве откладывать нельзя. Это подло – скрывать такие вещи. Гарри должен знать, что его ждёт.
Ещё и восьми вечера не было, а глаза слипались немилосердно – чересчур много событий случилось за один день. Гарри упрямо мотнул головой, прогоняя сон, и продолжил писать: «... вплоть до панических атак у тех, кто к ним предрасположен». Он покусал губу в раздумье и дописал в скобках: «У Пупсика».