Вернон был согласен с Дадли: Гарри уходил в другой мир, тут не до родной культуры. Потому самостоятельно надо изучать математику, она пригодится где угодно, хоть на Марсе.
Шестое. Для разведки следовало ещё раз посетить Косой переулок под предлогом «колдографирования» у портнихи. Только отправить с Гарри нужно не чокнутого великана, а неглупого взрослого человека. Этим человеком Вернон, естественно, полагал себя, но у Петунии было другое мнение:
– С Гарри пойду я! Я там уже была, Вернон, со мной ничего не случилось. А ты нужнее здесь. И не спорь!
Поразмыслив, Вернон согласился с Петунией. Наивные, а то и глупые вопросы гораздо уместнее выслушать от женщины – с них, как известно, спрос меньше. А глупых вопросов к какому-нибудь незаинтересованному жителю магического мира накопилась целая гора. На семейном совете определили день, и Гарри кое-как накарябал письмо «дорогой миссис Малкин» с просьбой о встрече. Ответ пришёл меньше, чем через два часа: мадам Малкин витиевато благодарила «любезного Гарри» за оказанное внимание и освобождала для него одного целый день.
И седьмое. Нужно было раз и навсегда прояснить вопрос с «кровной защитой», который не давал Вернону покоя вот уже десять лет. Опасность для семьи была велика, стоило подстраховаться. Через «скучный» банк Вернон передал для гоблинов заказ на магическое обследование своего жилища. Стоило это дорого, но не дороже жизни. Направить специалиста пообещали ближе к сентябрю, и Вернон запланировал на этот день отправить Петунию с детьми в Лондон.
В общем, дел у всей семьи было невпроворот, но Вернон неизменно старался находить время на беседы с мальчиками, потому что ясно видел их нервозность от предстоящей разлуки с родителями и друг с другом, а ещё явственный страх перед неизвестным будущим.
В один из вечеров, когда Марджори осталась погостить на пару дней, Вернон завёл разговор о письме Карлуса Поттера. Гарри, как Дурсль заметил, старался избегать любого упоминания о своём покойном деде. Значит, проблема существовала и требовала разрешения.
Он не стал начинать издалека:
– Гарри, мне показалось, что ты в обиде на своего деда.
– Ну, – угрюмо буркнул Гарри, – есть за что.
– И за что же? – спросил Вернон.
Гарри засопел и уткнулся в книжку, Мардж якобы равнодушно пила чай, а Петуния и Дадли укоризненно уставились на главу семейства. Вернон терпеливо ждал ответа.
– Он выбросил меня из семьи, – наконец сказал Гарри.
– Ночью, в непогоду, раненого и без документов?
– Н-нет, – неуверенно ответил Гарри.
– Не буду тебя мучить, – сказал Дурсль, в излюбленном жесте складывая руки на животе, – расскажу, как я это всё вижу, а ты меня поправишь. В юности взгляды на мир свежее, я мог что-то упустить, ты согласен?
Гарри и Дадли хором хмыкнули. На их памяти цепкий и организованный ум дяди ещё ничего не упускал, и свежесть взгляда тут была ни при чём. Гарри чуть улыбнулся и сказал:
– Согласен, дядя.
– Письмо писал умный и добрый человек, Гарри, находящийся в крайне угнетённом состоянии духа. Мне показалось, что твой дед долго терпел и надеялся, прежде чем совершить этот шаг. Письмо написано для ребёнка, выросшего в магическом мире и знающего его обычаи. То есть, твой дед даже мысли не допускал, что ты можешь очутиться у нас, – Дурсль вздохнул и продолжил: – Предположительно, какие-то родственники или друзья у младших Поттеров были. Ещё мне показалось, что твой дед был заранее уверен в твоей неприязни и заранее же с ней смирился. Подумай сам, в письме он не оправдывался и ничего не объяснял, будто чувствовал, что бесполезно. Значит, полагал, что твой отец не найдет для него доброго слова, рассказывая тебе о родичах.
Гарри задумался. У него не было дядиного опыта, но имелись в жизни несколько случаев, когда он чувствовал себя одиноким и покинутым. Да, очень похоже, что писавший письмо человек тоже чувствовал себя никому не нужным.
– Твой дед написал письмо не малышу, а взрослому мальчику, идущему в среднюю школу, – продолжил Вернон. – Он знал, что в это время дети начинают критически относиться к родительским словам и поступкам. Это нормально. Было время, когда я сам считал своего отца недалёким и трусоватым типом, боящимся заглянуть дальше собственного носа. В это время всякая семейная защита будто ослабевает, и ребёнок очень подвержен влиянию извне.
– А теперь ты так не считаешь? – спросил Дадли серьёзно. – Ну, будто дед был трусом?
– Обзаведясь собственными детьми, я понял, что мой отец был мудрым и терпеливым человеком, трезво оценивающим свои возможности, – усмехнулся Вернон. – Я много раз мысленно повинился перед ним за все свои дурные мысли и неприятные слова. Когда отвечаешь не только за себя, лихость и нетерпимость куда-то деваются, поверь. Все герои и злодеи – одиночки. Разве в твоих комиксах кто-то из этих парней обременён семьёй?
– А военные или полицейские? – спросил Гарри. – У них есть дети.
– О природе героизма поговорим в другой раз, – сказал Дурсль неторопливо, – вижу, что есть необходимость. А покуда вернёмся к твоему деду. Он сделал тебе королевский подарок.