В борьбе с большевизмом

Таким образом, имея у себя этих добровольцев, я опирался на железную силу их организации, привыкшую выполнять прямо и открыто поставленные задачи. У германских офицеров и солдат, бывших в моей армии, «балтикумеров», есть сознание, что, во-первых, они свято исполнили свой долг по отношению к своей родине и дружественной России, а во-вторых, что нелицемерная и правосудная история отдаст им должное.

Их товарищи по оружию – русские были неменее достойными борцами как за свою родину – Pocсию, так и за восстановление утерянной дружбы между обоими народами.

Трудов и тягостей они перенесли также немало, борясь за союзников, годами томясь по различным лагерям, изможденные телом и духом, они, однако, сохранили любовь к Родине и в армии являлись образцом старых испытанных воинов. Конечно, был в армии и элемент неустойчивый, но таких была, в сущности, ничтожная горсть. Они вскоре бежали из армии в глубокий тыл, где напоминали своим видом и разговорами тех дезертиров с фронта, которые и в великую войну шатались позади боевых линий. На вопрос, кто он и что он, такие бродяги отвечали с паническим видом, что «полк разбит наголову и что он единственный остался в живых», как, например, подполковник Тихановский.

Эти беглецы охотно выслуживались в тылу армии моими недругами, как, например, не менее «храбрым» подполковником Мяльским (начальник канцелярии русской делегации в Берлине), где само собой появлялся ряд инсинуированных слухов и клеветы. Вряд ли стоит на этом останавливаться.

Пока я стоял перед выходом на фронт, угрожая Петербургу и Москве, шли и на юге удачные операции. Союзникам это было бельмом на глазу; ряд событий вывел мою армии из колеи осуществляемых задач, и на юге наступательные действия генерала Деникина приостановились, а вскоре и совершенно Южный фронт был ликвидирован.

Неучастие моей армии в фактическом напоре на большевиков, при сжимании добровольческого кольца, безусловно отразилось на этой неудаче.

Западная армия в целом представляла собой грозную силу, которая при удачно сложившихся обстоятельствах могла бы нанести решающий удар большевикам. Нужно пожалеть, что Антанта так безрассудно помешала этой силе выйти на большевистский фронт, ибо, при обстановке того времени, выступление моей армии сыграло бы решающее значение.

Социалистическая печать немало нападала на балтийские войска. Их рассматривали как авантюристов, контрреволюционеров, сторонников старого порядка и т. д., в то время как эти честные и храбрые германские солдаты были далеки и от авантюризма, и от политики.

Большая часть балтийских солдат состояла из изгнанников, жертв минувшей войны. Здесь были немцы-колонисты из России, эльзасцы, лотарингцы, богемские и венгерские немцы и, наконец, прибалтийцы.

Победители в мировой войне и их прихлебатели, перекроившие карту Европы, лишили этих людей родины, превратив их в беженцев. Германия под тяжестью Версальского мира не могла дать им того, что они заслужили, и вот, с оружием в руках, они вынуждены были добывать себе новое отечество. Здесь сошлись и безусые юнцы, и бородачи.

За освобождение от большевиков правительство Ульманиса обещало солдатам немцам землю; но Латвия была освобождена, правительство же Ульманиса, как я уже писал, отказалось выполнить данные обещания. Понятно негодование солдат и их нежелание уходить из Прибалтики, где каждый из них заслужил право на землю. Шум, поднятый латышским правительством, и интриги Антанты, вынудившие германское правительство вмешаться в это дело и отозвать прибалтийские войска в Германию, вызвали недовольство и против германского правительства.

Мысль о поселении в Прибалтике или в России была так сильна, что германцы не хотели и думать об уходе и, будучи далеки от политических интриг, они не понимали и не находили объяснения для предъявленных к ним требований.

Среди добровольцев были и те, которые были недовольны положением своей родины после Версальского мира и ждали помощи от русских патриотов. Они верили, как и мы, что появление свободной от большевизма Pocсии вызовет пересмотр Версальского договора. Последние были представителями германских патриотов; идя вместе с нами за освобождение Pocсии, они были убеждены, что идут за великую и свободную Германию.

Пока шло формирование корпуса, штаб разрабатывал планы будущих операций против большевиков на Двинском фронте, одновременно ведя переговоры с латышами и литовцами об обеспечении тыла армии. Как мной упоминалось выше, уже с начала августа латыши стали проявлять свою враждебность к русским и германским войскам, усилившуюся особенно после демонстрации, устроенной германскими добровольцами в ночь с 24 на 25 августа.

Латышское правительство начало готовиться к нападению на русские и германские войска, для чего спешно перебрасывало свои части с Двинского фронта на внутренний Олайский. Здесь к началу операции были сосредоточены: