(печатается с сокращениями по изданию: Русская глагольная лексика: пересекаемость парадигм. Памяти Эры Васильевны Кузнецовой / под общ. ред. Л.Г. Бабенко. Екатеринбург. Изд-во Урал. ун-та, 1997. С. 475 – 485).
Передо мной на столе лежит Личное дело № 684 с надписью в левом углу папки «Кузнецова Эра Васильевна. 880428». Т.е. Дело закрыто 28 апреля 1988 г. Листаю документы, подшитые к Делу: в Листке по учету кадров в графе «Выполняемая работа с начала трудовой деятельности» всего 7 записей, и все они касаются или учебы, или работы в Высшей школе. Удивительное постоянство – ни одной побочной работы, даже совместительства не было! Разве что приказом № 501 от 4 июля 1984 года Э.В. Кузнецова назначается временно исполняющей обязанности декана филологического факультета (с 9 июля по 4 августа 1984 г.). А вот п. 10 приказа № 370 от 9 сентября 1974 г., где говорится о назначении доцента кафедры русского языка и общего языкознания Э.В. Кузнецовой заведующей кафедрой современного русского языка на общественных началах. День рождения кафедры современного русского языка.
Узкая полоска бумаги – тот самый роковой приказ о переносе срока переизбрания Э.В. Кузнецовой на должность заведующего кафедры современного русского языка: приказ № 827 от 1. 10. 86 (п. 5). Срок переизбрания перенесен на декабрь 1986 г. Именно в декабре 1986 г. Эра Васильевна и потеряла кафедру, которой она была и основателем и организатором и которой руководила более 12 лет. Я не был свидетелем тех событий – находился в долгосрочной загранкомандировке, но документы говорят тоже немалое: почему в октябре Э.В. Кузнецова могла быть переизбрана на должность заведующего кафедрой, а в декабре вдруг теряет свое детище, свою судьбу, свою любовь? Почему в октябре члены кафедры были согласны на ее руководство (см. отчет), а чуть позже вдруг избирают на эту должность другого, может быть, не менее достойного, но сидящего на чемоданах – уезжающего в долгосрочную командировку за границу?
Может быть, я чего-то не знаю или не понимаю (кто говорит, что знает все, обычно не знает ничего), я не могу судить и обвинять, но вопросы задавать – я вправе.
С просьбой рассказать об этом периоде жизни Э.В. Кузнецовой я обратился к свидетелю тех событий Л.Г. Бабенко:
Как хотелось бы мне пропустить последнюю трагическую страницу жизни Эры Васильевны и истории нашей кафедры! Хочется все забыть и стереть из памяти определенные имена, равно как и произнесенные осознанно или не совсем осознанно, под влиянием чужой воли слова, корыстные или амбициозные поступки, но, к сожалению, память моя сильнее воли и желания… Боль от безвременной утраты Эры Васильевны слишком сильна и сегодня. Как уже говорилось, Эра Васильевна была человеком открытым, искренним, честным, не способным на лицемерие, ложь и интриги. Порой она говорила слишком откровенные вещи и о себе, и о других, которые, возможно, не следовало бы говорить. Была излишне категорична и прямолинейна. Она совершенно ничего не умела скрывать, не умела хитрить. От окружающих, прежде всего от членов своей кафедры, ожидала подобного отношения к себе. Слишком верила она всем членам своей кафедры, и прежде всего своим ученикам, и не мыслила подвоха, удара с их стороны.
Она проявляла твердость и силу характера только в открытой борьбе. В отношениях с людьми неверными, лицемерными она оказывалась наивной, часто до смешного. Интриговать против нее было нетрудно, ибо все её слабости были на виду.
Создавая кафедру преимущественно из своих учеников и воспитывая их в атмосфере любви, заботы и искренности, но также и суровой требовательности, Эра Васильевна наивно считала себя неуязвимой. Именно поэтому она и оказалась беззащитной перед интригой на своей кафедре. Она только мучительно хотела, но так и не смогла понять мотивы предательства, особенно предательства одной ученицы, выпестованной ею со студенческих лет, от дипломницы до кандидата наук. Она не видела и не понимала того, что видели и понимали все.