Из наших сердец – не исключает. Мы, русские, любим любить и страдать. После всего, что произошло, Эру Васильевну невозможно любить, не страдая. Хоронили Эру Васильевну в пасмурный последний день апреля. Я почти не запомнил этот день. Помню только, что на другой день было солнце.
Александр Лацис как «критик»: письмо в редакцию «Литературной газеты»
(печатается по машинописной рукописи из архива автора).
Публикация «Удара по лакунам» на 16-й странице газеты («Литературная газета», 27 июня 1984 г.) поставила нас, как мы сначала думали, в «тяжелое» положение: эта страница считается юмористической и сатирической, таковым, казалось нам, должен быть и ответ. Но Вы оказали нам, по-видимому, невольную услугу, выбрав в качестве автора фельетона А. Лациса: мы постараемся быть юмористичными и сатиричными в той же мере, как и он, ибо это, оказывается, не столь трудно, как предполагали мы. Нам, специалистам, этот фельетон, как и всякое сочинение «постороннего человека», конечно, показался смешным. Но мы опасались, что он покажется смешным, но уже в силу своих «профессиональных» достоинств, и другим людям. В этом отношении нам, если не крупно, но также повезло. Другим этот «удар» показался не смешным. Предугадывая ваши возражения, сразу же оговоримся: этих других не так уж много, и они наши коллеги и знакомые, которые делились с нами своими впечатлениями относительно вашего «Удара». Возможно, что другие читатели вашей газеты и смеялись. Но в этом позволительно усомниться. И вот по какой причине: и юмор, и сатира, по-видимому, строятся на том, что характеристические (глубинные) черты человека или явления, идеи или текста берутся в целостности и переакцентируются, подаются под неожиданным и дерзким углом зрения («заостряются») в таком контексте, который «непривычен» для них. Но именно целостность понимания рассматриваемой – юмористически или сатирически – сущности проблемы и отсутствует, на наш взгляд, в фельетоне А. Лациса. Но зато присутствует нечто другое, нечто от чеховского Сисоя, который любил повторять лишь одно: «Не ндравится мне!» Если такое сравнение покажется вам неубедительным и малоприемлемым, то можно предложить другое: сравнение с Карениным, который, как известно,
«…в области политики, философии, …сомневался или отыскивал, но в вопросах искусства и поэзии, в особенности музыки, понимания которой он был совершенно лишен, у него были самые определенные и твердые мнения».
Этот каренинский «синдром» – «синдром» определенности и твердости мнения без достаточности понимания существа проблемы – характерен, по нашему мнению, для фельетона А. Лациса. Поэтому-то автор фельетона и может с завидной самоуверенностью писать следующее:
«Прежде чем подумать, что классик о чем-то не подумал, следует хорошенько подумать»,
не полагая возможным, что совет о необходимости «хорошенько подумать» может быть адресован и ему: ведь если у него есть определенные и твердые мнения, то, вне всякого сомнения, они единственно верные и окончательные. Сомневаться самому и позволять это делать другим – вредно, бесполезно и излишне. Все уже решено. Пути предначертаны.
Фельетоны пишутся к определенному сроку на основе одной статьи или, в лучшем случае, книги и без сомнений в чем-либо. Какие могут быть сомнения у определенного и твердого человека? Читать и понимать художественные произведения нетрудно. Трудности – от лукавого и ученых. Задача критика-фельетониста – понять, не допустить и защитить. Даже в том случае, когда никто не собирается нападать и ударять; речь идет о весьма сложной проблеме смыслового восприятия художественных текстов, о тех фрагментах в них, которые создают неадекватное понимание и влияют на эстетико-аксиологическую оценку этих текстов читателями. Речь идет о выявлении (предположительном) механизмов создания художественных текстов, о материалах, позволяющих судить о влиянии среды, культурного фона и фонда на художественные произведения, о роли авторской и социальной памяти в творческом процессе или делать предположения о структуре психических типов авторов и читателей.