В Брянских лесах

Гвадалахара… Плоскогорье, крепленное мелким рыжим кустарником. Красноватые камни, пыльная колючая трава и высоко в небе зеленые, неподвижные звезды, занесенные клинками над головой, и желтая луна, начищенная до блеска, словно старинный солдатский котелок из меди. Внимательно оглядывая расстилавшийся перед ним ландшафт, танкист подумал об иных краях, где в крутых берегах, поросших серебряным березняком, текут спокойные, молчаливые реки, где другая луна, знакомая с детства, льет свой голубоватый свет на высокие зеленые травы, тихие яблоневые сады… Он приехал сюда и одиночку, добровольцем, подвергаясь неисчислимым опасностям, и успел уже полюбить эту страну угрюмых, опаленных солнцем гор я нарядных, овеянных ветрами побережий.

Спустя два часа танкист вернулся я вместе с Леоном долго сидел над картой. А когда план предстоящей операции был окончательно уточнен, новые друзья сели ужинать. Леон приказал подать бутылку двадцатилетнего хереса. Они чокнулись небольшими стаканчиками, наполненными душистой влагой, и Леон вопросительно посмотрел на танкиста, всем своим видом показывая, что ждет оценки вина. Танкист крякнул и сказал:

— Мало!

— Маlо? — разволновался Леон.

Он достал другую бутылку, снял с нее соломенный футляр, пахнувший глубоким подвалом, откупорил ее и снова налил стаканчик. И опять танкист, выпив сверкающую жидкость, провозгласил:

— Мало!

Все, кто находился в комнате, пришли в смятение.

Леон был уязвлен в своих лучших чувствах. Покраснев, он закричал:

— Bueno! — и знаками об’яснил танкисту, что нет ничего лучше этого вина.

Тогда недоразумение быстро раз’яснилось. «Мало» по-испански значит — «плохо», а «bueno» — «хорошо». Танкист, вполне оценивший достоинства доброго испанского вина, своим возгласом — мало! — сетовал лишь на крохотный стаканчик. Все много смеялись, немилосердно хлопали друг друга по спине, пили вино из вместительных кружек, и танкист, перебирая струны немыслимо разукрашенной гитары, пел протяжные, сильные и тревожные песни своей родины… Через день началось знаменитое наступление республиканской армии под Гвадалахарой, и итальянские легионеры, забыв о пышных названиях своих дивизий, побежали. Пехотинцы Леона ступали по жесткой, каменной земле вслед за упрямыми танками, и село, лежавшее впереди, было взято… А потом танки ушли на другой участок фронта, и Леон расстался со своим новым другом. Они простились на ходу, грубовато и нежно, так, как прощаются мужчины, стараясь шуткой скрыть охватившее их волнение, — оба спешили. И когда танки скрылись в клубах пыли, Леон, ни к кому не обращаясь, сказал вслух самому себе:

— С ним хорошо и воевать вместе и пить вина. У него большое сердце…

Жизнь разбросала этих людей. Леон приехал в страну, где растут серебряные березы, и она стала ему второй родиной. Он — педагог и работал в доме испанских детей. Началась война с немцами, и превратности боев привели Леона в Брянский лес. И вот друзья встречаются вновь. Танкист теперь начальник партизанского штаба. Леон стал подрывником. Этому его не учили в педагогическом институте, но зато он прошел хорошую школу испанских герильерос, ставших еще в 1812 году родными братьями русских партизан.

…Несколько дней тому назад трое партизан, в том числе и Леон, получили задание поднять на воздух немецкий эшелон с войсками и боеприпасами. Состав должен был в определенное время пройти через участок железнодорожной магистрали, очень удобный для минирования. Ночь. Леон с товарищами, проваливаясь по колено в сугробы, подобрался к облюбованному месту. Вокруг царила тишина. Быстро и ловко работали люди. Молча они установили одну противопоездную мину, другую, третью. Работа была уже почти кончена, как прогремел выстрел и раздался окрик немецкого патруля. Леон был вне себя от ярости. Подрывники не успели замаскировать мины, и теперь, конечно, немцы их обезвредят.

Что делать? Можно выйти к магистрали в другом месте. Но у Леона оставалась только одна противопехотная мина. Сила ее взрыва, разумеется, достаточна для крушения поезда, но как ее приспособить под рельс. Дело в том, что действие противопоездной нажимной мины основано на незначительном прогибе рельсов при прохождении состава. Кнопка мины надавливается, и немцы в воздухе. Другая система у противопехотной мины. Взрыв ее происходит от нажима на крышку ноги или колеса. Сила этой тяжести должна опустить крышку не менее чем на сантиметр. Прогиб же рельса ограничен максимум шестью, семью миллиметрами. Все эти общеизвестные технические подробности быстро пронеслись в голове Леона, когда он лежал в лесу, недалеко от насыпи.

Где же выход? Неужели возвращаться назад ни с чем, зная, что немецкий эшелон благополучно дойдет к линии фронта Леон заскрипел зубами. Потом он снова наморщил лоб и, наконец, беззвучно рассмеялся. Выход найден. Прежде всего подальше от этого шума, поднятого немцами. Стрельба патрулей еще не стихла, когда Леон с товарищами тронулись в путь сквозь чашу леса. Они шли параллельно железной дороге, строго на запад…