В час битвы вспомни обо мне...

Потом я тоже задал несколько вопросов, всего несколько – вполне объяснимое любопытство: кто и когда пришел в квартиру Марты и обнаружил то, о чем я не рассказал никому той ночью? Сколько времени малыш был один? Когда и как разыскали Деана в Лондоне и через сколько времени после случившегося он обо всем узнал? Сколько минут он не знал того, что мог бы знать? Сколько времени все плыло у него перед глазами и ему казалось, что это происходит не с ним, словно он включил телевизор, когда там уже шел фильм, или словно пришел в один из тех кинотеатров, где по нескольку раз без перерыва показывали одни и те же два фильма и можно было войти в любой момент и начать смотреть с любого места? Сколько времени он не мог прийти в себя? Луиса отвечала подробно и честно – у нее больше не было причин не доверять мне: я уже все рассказал, я перестал скрываться, я сделал все, чтобы она поняла меня и даже простила, если было что прощать (я оставил малыша одного, но было бы гораздо хуже, если бы я забрал его с собой – это было бы как похищение, – сказал я ей) и даже посочувствовать – мне было за что посочувствовать. Малыш был один только утром – с той минуты, когда он проснулся, до той, когда пришла (у нее свои ключи) женщина, которая убирает квартиру и готовит обед ему, Марте и ее мужу, когда тот обедает дома, а потом несколько часов сидит с ребенком, пока Марта в университете (на том же факультете, где учился я) – у нее занятия то утром, то вечером. Он, кажется, даже не понял, что Марта умерла: нельзя понять то, с чем раньше никогда не сталкивался, а он еще не знает, что такое смерть, и, должно быть, решил, что Марта спит – чем еще он мог объяснить то, что, сколько он ни тормошил и ни звал мать, она оставалась неподвижной и безучастной. Наверное, он забрался на постель, с трудом стянул с матери одеяло, тормошил ее, может быть, даже ударил – маленькие дети дерутся, когда сердятся, на них нельзя за это обижаться. Марта все еще была похожа на Марту. Может быть, он громко плакал или кричал от злости – его никто не услышал (или все сделали вид, что не слышат), но он наверняка устал и проголодался, съел то, что нашел на оставленной мною для него тарелке, выпил сока и стал смотреть телевизор – не тот, который я оставил для него включенным в гостиной и по которому, когда я уходил, шли «Полуночные колокола», а тот, что стоял в спальне, – его я тоже не выключил, и с его экрана разговаривали (без звука, одними субтитрами) Макмюррей и Стенвик: он хотел быть рядом со спящей матерью, он все еще надеялся, что она проснется. Там его и нашла домработница, уже после полудня: он лежал на кровати рядом с неподвижной матерью и смотрел телевизор без звука (может быть, на его счастье, шла какая-нибудь детская передача). Несколько минут женщина стояла в растерянности, схватившись за голову (наверное, еще даже не успела снять шляпку, приколотую булавкой). Пальто она тоже еще не сняла. Возможно, у нее мелькнула мысль, что весь этот ужасный беспорядок ей потом придется убирать. Она не знала, что Деан в Лондоне (сама Марта об этом тоже вспомнила накануне слишком поздно), поэтому позвонила ему на работу и рассказала (сумбурно и путано) о случившемся секретарше (которая ничего не поняла), а потом отыскала телефон сестры, Луисы, и Луиса тут же примчалась на такси на улицу Конде-де-ла-Симера и, задыхаясь, вбежала в спальню сестры. Через десять минут появился Ферран, компаньон Деана, – он ничего не понял из того, что со слов домработницы передала ему секретарша, и приехал сам, чтобы все выяснить. Оки долго искали лондонский адрес и телефон Деана, но ничего не нашли, потом позвонили знакомому врачу, и, пока тот осматривал тело и звонил в полицию (о причине смерти я не спрашивал, мне это по-прежнему было не важно, жизнь – она такая хрупкая: эмболия мозговой артерии, апоплексический удар, инфаркт миокарда, аневризма аорты, разрушенные менингококком надпочечниковые капсулы, передозировка лекарства, внутреннее кровоизлияние через несколько дней после того, как человека сбил автомобиль, – мало ли по какой причине может внезапно наступить смерть, безжалостная смерть, не встретившая сопротивления со стороны той, что умерла в моих объятиях, безропотно, как послушная девочка, покорно принимающая все), Ферран оставался с врачом, а Луиса отвезла ребенка к своему брату Гильермо – нужно было увезти его как можно скорее, чтобы он как можно скорее начал все забывать и ничего не спрашивал, – и потом поехала к отцу, чтобы известить его. Домработницу попросили пока никуда не уходить, но ничего не трогать и ничего не выбрасывать – нужно было еще раз поискать телефон Деана в Лондоне. Та согласилась, но на кухне, уже переодевшись в рабочую одежду, долго ворчала, что вот сейчас теряет попусту время, а потом все придется делать второпях. Как только Тельес смог встать с кресла, в которое он упал (вернее, он просто обмяк в кресле, в котором уже сидел), закрыв лицо руками, и выпить виски, которое, несмотря на ранний час (в Мадриде до обеда не пьют), налила ему дочь, Луиса отвезла его к Марии Фернандес Вера. Перед выходом она, наверное, крепко-накрепко завязала ему шнурки, чтобы он не споткнулся. Его ослабевшие от тяжелого известия ноги то и дело подгибались – казалось, он шел по глубокому снегу и его маленькие ступни бывшего танцовщика проваливались при каждом шаге. Пока Луиса была у отца, Мария Фернандес Вера, которая с той самой минуты, как малыша привезли к ней, обнимала его и обливала слезами, выкроила минутку, чтобы позвонить мужу на работу, так что он вернулся на улицу Конде-де-ла-Симера вместе с Луисой (то есть Луиса вернулась туда, а он туда приехал), где уже другой врач (судебный врач с пышными бакенбардами, которые, наверное, призваны были компенсировать отсутствие волос у него на голове) выписывал свидетельство о смерти. Ферран к тому времени уже ушел («в сильном потрясении», по словам домработницы) – спустился в кафе выпить чего-нибудь. Луиса сходила за ним, и они снова принялись разыскивать Деана: Луиса, Гильермо и домработница искали бумажку с номером телефона и адресом, Ферран звонил английским партнерам, с которыми, как предполагалось, должен был встретиться Деан в Лондоне. Но Ферран почти не знал английского (по-английски хорошо говорил Деан, поэтому он и ездил везде), и из разговора с единственным человеком, которому он смог дозвониться, он понял только то, что этот человек не получал от Деана никаких известий и даже не знал, что Деан уже в Лондоне. Они позвонили еще нескольким близким. Нужно было, чтобы об обстоятельствах – не о причине – этой смерти узнало как можно меньше людей, поэтому решили известить о случившемся только немногих во избежание лишних расспросов. Но все равно дом скоро наполнился родственниками, друзьями, соседями и просто любопытствующими (эти стервятники всегда слетаются, чтобы поглазеть на чужое горе). Наверняка там была и та девушка в бежевых перчатках, но я о ней не спросил. Пришел бородатый судья, и тело наконец увезли. Несколько человек отправились сопровождать его, в их числе Гильермо, а потом и Мария Фернандес Вера – после того как Луиса забрала от нее отца и Эухенио, высвободившегося из объятий тетушки. Она отвезла Тельеса к нему домой, дала ему успокоительное, потом заехала к себе, чтобы взять свои вещи, и с валившимся с ног от усталости Эухенио уже около одиннадцати вечера, в третий раз за этот день, вернулась на Конде-де-ла-Симера – она оставалась ночевать там, и Эухенио должен был ночевать с ней: считается, что те, в чьем доме покойник, не должны покидать дом в первую ночь, иначе им трудно будет потом туда вернуться или они вообще не захотят возвращаться. Она посоветовалась с отцом, и он сказал, что она решила правильно.