В чаще лесов

Я восторгаюсь этими девушками, которые прибывают в наши лагеря, чтобы стать связными, медицинскими сестрами или культработниками. Простые, неискушенные, они приходят из своих «баррио», готовые безропотно переносить все тяготы и беспрекословно подчиняться дисциплине. Большинство из них миловидны: им незачем было идти сюда лишь в поисках ухажеров. Во время налетов и стычек они гибнут наравне с мужчинами. Захватив их, враги мучают и издеваются над ними, подвергая их особым унижениям, которые приходится переносить женщинам. Некоторые из них не выдерживают, другие, подобно мужчинам, не сдаются. Все они — бойцы, участвующие в общей борьбе.

Во время моего пребывания на Филиппинах меня особенно занимал вопрос о судьбе женщины-филиппинки, быть может, потому, что, живя в колониальной стране, она несет двойное бремя. Она страдает и от зависимого положения своей страны и от зависимого положения своего пола. На ее нежном, круглом лице написаны печаль и терпение с примесью какого-то трепетного ожидания, в котором явно сквозит надежда. У нее отсутствующий взгляд, словно ее глаза устремлены на далекий горизонт, через который ей хотелось бы перешагнуть. В спокойных чертах лица таится напряжение существа, которое держат в узде.

В «баррио» ее судьба решается, когда ей едва исполняется шестнадцать или семнадцать лет. Она выходит замуж. Именно тогда ее трепетная надежда обрывается, а терпение остается.

Точно так же как возмущение молодых людей находит выход в движении «хуков», так и надежды молодых женщин находят себе в нем проявление. Надежды на что? На перемену в унылом однообразии жизни в «баррио» и в ожидающей ее в ближайшем будущем судьбе? На полное ее раскрепощение, которое воплощено в равноправии женщин в наших лагерях? На возможность сделать для своей страны нечто большее, чем просто родить ей сыновей? Среди «хуков» она — филиппинка, целью которой становится благополучие всей страны, а не одного лишь домашнего очага.

Здесь ее надежда оживает. Она перешагнула через горизонт, ступив на лесную тропу.

84

Однажды в мае, среди дня, когда все лужайки в лесу были залиты солнцем, мы сгрудились в нашем бараке вокруг маленького батарейного радиоприемника, слушая, как судья произносит приговор нашим товарищам, арестованным в Маниле. Мы — это Джесс, Джи Уай, Луис, Рет, Селия и я.

Диктор только что описал обстановку, в котором происходит процесс. Зал суда заполнен солдатами с ружьями наизготовку. Для публики места почти не осталось. Солдат полно и вне зала суда, в коридорах и на лестнице манильской ратуши. Усиленные войсковые наряды с танками и бронемашинами размещены также на улицах и на всех перекрестках. На крыше ратуши установлены пулеметы, направленные на улицу. На всех шоссейных подъездных путях к городу стоят контрольные посты с крупными воинскими нарядами. По войскам в этот день объявлено состояние боевой тревоги.

Мы невольно улыбаемся. Как они нас боятся! Они захватили наших лидеров, но как они нас боятся!

Еле слышно доносится до нас издали голос судьи, читающего заранее приготовленный текст. Его голос напряжен, он запинается, словно текст ему незнаком. Он говорит, что революция «хуков» — это не подлинная филиппинская революция, подобная революции 1896 года или множеству других восстаний филиппинцев против колониального господства. Он утверждает, что руководители «хуков» — не патриоты, что они — агенты иностранной державы, обманывающие народ и предающие его чужеземцам. Так разглагольствует судья, зачитывая решение, просмотренное (или даже прямо заготовленное) Объединенной группой американских военных советников на Филиппинах.

Он заканчивает чтение и обращается к нашим товарищам. Мы отчетливо представляем себе, как они стоят перед ним под направленными на них ружейными дулами, спокойно и пристально глядя на него. Все они отстаивали правоту своего дела. Судья зачитывает приговор по обвинению «в мятеже, усугубленном убийствами, грабежом, поджогами и похищением людей»:

Федерико Маклан — смертная казнь.

Рамон Эспириту — смертная казнь.

Онофре Манхила — смертная казнь.

Магно Буэно — смертная казнь.

Сезон Бунгай — смертная казнь.

Илюминада Калонхе — смертная казнь.

Хосе Лава — пожизненное заключение.

Анхель Бакинг — пожизненное заключение.

Симеон Родригес — пожизненное заключение.

Федерико Баутиста — пожизненное заключение.

Монотонно, уныло бубнит голос судьи, читающего приговор, по которому пятнадцать других осуждаются к пожизненному заключению, к семнадцати годам, к десяти годам заключения. Шесть из осужденных — женщины, из них одна — двенадцатилетняя девочка Нати Крус, связная, должна содержаться в «исправительном» доме, пока ей не исполнится восемнадцать лег, после чего она будет вновь осуждена, уже как взрослая.

Филиппинцы, приговоренные к тюремному заключению или к смертной казни за то, что боролись за свободу!

Голос смолкает, и мы выключаем радио. Я выхожу из барака и глубоко вдыхаю воздух. Вокруг меня простирается залитый солнцем вольный лес.

85