В чаще лесов

Я отвергаю этот облик, как отвергает его весь мир. Те, кто с пренебрежением глядит на убитых и страждущих, — не американцы-демократы. Это звериный оскал империализма, который цепляется при помощи военной силы за колонии и сферы приложения капитала и безжалостно истребляет всех, кто противится ему.

Мои товарищи говорят:

— Если это не настоящая Америка, то почему же американцы не препятствуют тому, что творится от их имени?

— Они не отдают себе отчета в этом, — отвечаю я. — Поверьте мне, они не понимают смысла всего этого.

87

Кто выступает от имени народа?

Ответить на это нелегко. В большинстве случаев каждый человек говорит сам за себя о том, что он знает, во что верит и чего желает.

Когда я беседую со своими товарищами-филиппинцами и говорю им, что стою за демократию, равенство и право всех людей быть свободными, я говорю как американец, проникнувшийся этими убеждениями в Америке. Принадлежу ли я к большинству в своей стране? Мне кажется, что да, хотя никто не может с уверенностью сказать это, пока все другие американцы также не выскажутся определенно.

Мои товарищи-«хуки» слушают меня и говорят:

— Ты хороший американец.

А когда они говорят об Объединенной группе американских военных советников, они заявляют:

— Это плохие американцы.

В их представлении существуют двоякого рода американцы.

Но есть также двоякого рода филиппинцы: те, кто борется за свободу, и те, кто пытается подавить эту свободу. «Хуки» выступают от имени масс, стремящихся к свободе.

Итак, кто же выступает от имени американцев: Объединенная группа американских военных советников или человек вроде меня?

88

Может ли человек считать в душе своей родиной сразу две страны и любить каждую из них за ее народ, традиции, за красоту ее природы?

Таков я, родившийся под северным небом и плененный тропиками, познавший любовь, страдания и свершения в странах, расположенных далеко друг от друга, нашедший в каждой из них достойную почета родину и радость домашнего очага, боровшийся и приносивший себя в жертву обеим.

Я — американец и люблю землю Америки так, как ее может любить лишь тот, кто на ней родился. Реки с отражающимися в их водах взгорьями, бесконечное разнообразие многокрасочного ландшафта; города, раскинувшиеся рядом с гаванями; места, где сильные духом и телом мечтатели боролись, истекали кровью, но выстаивали до конца, — все это навсегда запало мне в душу, и я не в силах предать это забвению.

Но столь же крепко в моей душе запечатлелись и ажурные очертания бамбуков, взметнувшихся ввысь над залитыми солнцем полями; пальмовые рощи, растянувшиеся вдоль побережья; яркое солнце, переливающееся красками, как эхо прозвеневшего вдали гонга; зеленые всходы риса на затопленных полях, словно мазки на азиатских пейзажах: места, где люди веками отчаянно льнули к земле, которой их лишали и которую они сделали прекрасной, несмотря на то что их мечтам не суждено было сбыться.

Своей родиной в душе я считаю всю вселенную, а всех людей, живущих на Земле, считаю в душе родными. Я мечтаю о том времени, когда не будет больше границ, не будет рубежей, как бы говорящих: «Это твоя страна, а вся остальная земля — это чужая территория». Тогда не будет больше места всем тем, кто сегодня воздвигает границы между народами, и все народы, разделенные ныне бессмысленными барьерами, — американцы и филиппинцы, индийцы и арабы, англичане и кикуйю — все станут членами единой человеческой семьи.

Я участвую сегодня в этой борьбе рядом с моими братьями-филиппинцами потому, что никто из них не может полностью пользоваться благами своей прекрасной страны, потому что ее исконные традиции не могут найти себе проявления, а ее народ — выйти на путь процветания, пока не изгонит тех, кто воздвиг барьеры, мешающие пользоваться всеми благами, потому, что мне ясно — пока люди не обретут права на достойную жизнь, не может быть и речи о взаимном уважении в мире. Путь к всеобщему братству лежит в борьбе за завоевание достойной жизни для всех.

Я стою на стороне не одних лишь филиппинцев. Я стою на стороне всего человечества.

89

Настал день ежемесячного собрания жителей нашего лагеря. Пополудни в этот солнечный день обитатели всех бараков, прервав свои замятия, спускаются по склону взгорья, по двое и по трое, собираясь затем кучками на чисто подметенной, похожей на лужайку в каком-нибудь парке, территории вокруг клуба, чтобы побеседовать и поболтать друг с другом пока не начнется собрание.