В чаще лесов

Уже поздно, когда собрание закрывается. Сумерки надвигаются со всех сторон возвышенности, словно волны. Повара бараков спешат впереди всех, чтобы развести огонь. Из бараков, мимо которых мы проходим по пути к своему жилищу, клубится длинными струями дым, сливаясь с сереющими сумерками. А красные отсветы огня в очагах напоминают о пламени, которое горит у всех нас в сердцах здесь, в чаще лесов.

90

Июль 1951 г.

Необычные времена настали в чаще лесов.

Уже несколько месяцев рассылаем мы нашу литературу, наши директивы, наши призывы из этого отдаленного пункта на Сьерра-Мадре в разные РЕКО, в низины, жителям «баррио» и городов. Мы подобны людям, которые, склонившись над глубоким колодцем, бросают в него камешки и прислушиваются к отдаленному, приглушенному отзвуку их падения в воду. Но теперь к нам доходит какой-то странный отзвук, подобный тщетному крику отчаяния кого-то, тонущего в этой глубине.

Оказывается, что только часть рассылаемых нами листовок и брошюр распространяется среди населения. Во многих местах страх вытесняет бесстрашие. Повсюду рыскают вражеские агенты, уже арестовавшие некоторых наших распространителей в Маниле и других городах. В районах, где появляются наши листовки, власти прибегают к репрессиям и издеваются над населением. Напуганные участники движения в отдельных ячейках и секциях держатся в стороне. Наша литература накапливается в хижинах и домах, тлеет без пользы в тайниках.

В районах отдельных РЕКО войска ведут непрерывные операции, и нашим людям приходится часто перебираться с места на место, из одного лагеря в другой. На лагеря совершаются налеты и захватываются мимеографы.

— Вы присылаете нам слишком много, — жалуются люди. — У нас нет ни средств, ни времени, чтобы размножать эти материалы.

Или сообщают:

— Открытие наших курсов откладывается из-за происходящих операций.

А то и вовсе не поступает никаких сообщений.

Еще необычнее отзвуки событий, о которых нам не приходилось до этого слышать, а именно массовая сдача врагу.

В провинции Нуэва Эсиха сдался руководитель РЕКО 1 Тагуйям. В провинциях Рисаль и Лагуна бойцы Армии национального освобождения сдаются властям вместе со своим оружием; они раскрывают местонахождение наших лагерей, после чего следуют налеты. В отдельных районах и секциях также объявляются капитулянты, которые, стремясь избежать наказания или жестокого обращения, сообщают врагу имена своих товарищей и сочувствующих; в результате производятся аресты. В наших лагерях царит тревога; каждый раз, когда кто-либо сдается врагу, приходится покидать лагерь и переходить в другое место.

Почему же все они сдаются? Да потому, что многие примкнули к движению, надеясь на скорую победу, а теперь, когда борьба затянулась, они потеряли к ней всякую охоту. Потому, что враг имеет превосходство в огневой мощи и современных видах оружия и теперь погибает больше «хуков», чем когда-либо раньше. Потому, что участились налеты и бомбежки, запасы продовольствия иссякают. Потому, что они волнуются за судьбу своих семейств в «баррио», оставшихся без кормильцев. Потому, что агенты правительства вступают в контакт с их семьями и им сообщают, что если они вернутся, то с ними обойдутся хорошо и их вина будет предана забвению. Потому, что они нарушают дисциплину в ХМБ и сдаются врагу, чтобы избежать революционного наказания. Потому, что на всем протяжении истории филиппинского народа ему всегда приходилось испытывать гнет и лишения, и не лучше ли продолжать испытывать все это, чем умирать с голоду в чаще лесов? Причин много. Когда волна борьбы нам сопутствует, слабости отдельных лиц тонут в мощном потоке общего подъема; но когда враг силен и волна катится нам вспять, эти слабости всплывают наружу и превращают людей в хлипкие существа, ищущие спасения на открытом берегу.

— Увядшие листья падают с деревьев, — говорит Джи Уай.

В чаще лесов бушует буря и опадают листья. В лесу всегда опадают листья и взамен им вырастает новая листва. Однако в Армию национального освобождения поступает теперь меньше добровольцев, но и для них не находится оружия. Настала плохая пора.

Мы думали, что народ идет с нами в ногу, в такт стремительно щелкающему мимеографу. Мы думали, что моральное состояние и дисциплина повсюду столь же высоки, как и в нашем лагере. Мы думали, что высокие темпы, взятые нашими руководителями, предопределяют высокие темпы революции. Мы предавались ложным иллюзиям.

91

Лавин, один из бойцов охраны, прикомандированный к нашему бараку, сидит и чистит свою самозарядную винтовку Гаранда. Работая, он напевает себе под нос: «Анг ибон пинит…»[60]. Он рад своей винтовке. Натертая до блеска, она лежит на его коленях, покрытых лохмотьями.

Но, странное дело, на винтовке нет прицела.

— «Ка» Лавин, — говорю я, — почему на твоей винтовке нет прицела?

— Прицел?

Мне приходится указать на место, где должен находиться прицел.

— О, этот. Да он только мешает. Он всегда цепляется за что-нибудь.