«Не так давно, – продолжал свой рассказ Вольтер, – народ хотел сжечь в Москве секретаря персидского посла, который предсказал солнечное затмение. Они были до того невежественны, что не знали употребления цифр; для счета они пользовались маленькими шариками, нанизанными на бечевки; во всех казначействах и в царской казне не знали другого способа счета. Их религия была и осталась до сих пор христианской, греческой, но смешанной с суевериями, к которым они были тем сильнее привязаны, чем те были нелепее и чем сильнее их угнетали. Не многие из московитов решались есть голубя, так как Святой Дух изображается в виде голубя. Они строго соблюдали четыре поста в год, и в эти дни воздержания не осмеливались питаться ни яйцами, ни молоком. Бог и Святой Николай были предметом их поклонения, и непосредственно за ними – царь и патриарх. Власть последнего была столь же безгранична, как и их невежество; он подписывал смертные приговоры и налагал самые суровые наказания, причем некому было на них апеллировать. Дважды в год он прогуливался верхом, сопровождаемый всем духовенством в полном облачении, и народ простирался перед ним, как монголы перед своим Ламой».
Действительно, власть патриарха в России была огромной. Его считали вторым государем в стране. Когда Михаила Романова избрали на царство, он дал патриарху Филарету, родному отцу, титул великого монарха и вверил ему неограниченную власть над территориями, находившимися в собственности церкви. Филарет использовал все возможности, чтобы в правящем дуумвирате стать первым лицом в государстве. Но и до Филарета патриархи не раз пытались встать выше государя. В своей истории Россия несколько раз была близка к тому, чтобы превратиться в теократическое государство. Ближе других к этой цели подошел патриарх Никон, чьи реформы привели русскую церковь к расколу.
В России священники и монахи представляли собою особый, замкнутый мир. Он был многочисленным и обладал большим влиянием, а русская церковь была очень богатой. Особенно монастыри, владевшие большим количеством пахотной земли, большими пространствами леса, рыбными ловлями, мельницами и лугами. Монастырям в России принадлежало 900 000 крепостных крестьян, у одной Троице-Сергиевской Лавры их было 92 000. Архимандриты, настоятели монастырей, завели привычку носить на своих башмаках бриллиантовые пряжки. Насколько сильной и богатой была церковь, народу показывала ежегодная процессия в Вербное воскресенье, когда шедший пешком царь вел осла с сидевшим на нем патриархом. Став царем, Петр отменил эту церемонию. Он также специальным указом запретил своим подданным опускаться на колени при своем появлении или появлении патриарха, и обнажать голову зимой при прохождении мимо царского дворца.
«Исповедь была в ходу, – далее пишет Вольтер, – но только в случае самых больших преступлений. Они нуждались в отпущении грехов. Но не в раскаянии: они чувствовали себя очищенными после благословения их священников. Таким образом, они без угрызений совести переходили от исповеди к воровству или убийству, и то, что служит уздой для других христиан, для них являлось лишь поощрением к беззаконию. Они считали грехом пить молоко в постный день, но отцы семейств, священники, женщины, девушки опьянялись водкой по праздникам. Тем не менее, в этой стране, как и повсюду, происходили религиозные споры; самый большой спор был по вопросу о том, должны ли миряне производить крестное знамение двумя или тремя пальцами… Достойный доверия человек говорил мне, что присутствовал на публичном диспуте о том, грешно ли курение табаку; оппонент утверждал, что пить водку можно, но нельзя курить, потому что в Священном Писании говорится, что то, что выходит из уст человека, грязнит его, а то, что входит, не грязнит».
Вот так Вольтер описал страну, которая еще находилась в юном возрасте, и чья отсталость во многом консервировалась церковью. Она стремилась отгородить Россию от заграницы, и многое, что привозили оттуда, считала непотребным. К примеру, Собор 1666 года запретил духовным лицам держать в доме зеркало, поскольку оно считалось греховным заморским изделием. Церковь запрещала молодежи выезжать за границу для получения знаний мотивируя это тем, что молодые люди, получая сведения от иноверных народов, могут утратить чистоту своей веры. С большим подозрением священники относились к науке. Они говорили, что наука процветает в других христианских странах, но разве она спасла их от ереси? Разве свет разума помешал там померкнуть вере? В предназначенном для молодежи церковном поучении говорилось: «Богомерзостен пред Богом всякий, кто любит геометрию; а се душевные грехи – учиться астрономии и эллинским книгам; по своему разуму верующий легко впадает в различные заблуждения; люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже тебя, а какое дано тебе от Бога готовое учение, то и держи».