В черных шатрах бедуинов

О, сколько дней и ночей
Провел в утехах я любовных с женщиной,
Стройной, как статуя, и нежной!
Тому, кто рядом с ней лежал, ее лицо светило.
Так светить не может в лампе густо пропитанный фитиль.
Ее грудь излучала жар, как очаг, раздуваемый ветром.
Красавица была так похожа на тебя.
Наши одежды ночью лежали рядом.
Мягким, как кучка песка, с которой играет ребенок,
Было ее нежное тело во время ласк.
Когда она отходила в сторону,
Как колыхались ее бедра,
А когда нерешительно возвращалась обратно,
Каким ароматом веяло от нее.
Я снимал с нее одежды, и она стояла совершенно нагая.
Она легко склонялась ко мне, не как гора мяса.
Когда ее племя было в Ятрибе, с Адраата, с горы
Я смотрел на них — на очаг моей любимой.
При свете кротких звезд, которые, как огни монастыря,
Указывают страннику путь на родину, я видел пламя ее очага.
Когда ж ее семья заснула, пробрался к ней я тихо так,
Как поднимаются в воде пузыри.
Она воскликнула: «Ко мне ты не входи! Иль хочешь ты
Покрыть меня позором? Не видишь разве ты вокруг
Ни сплетников, ни подлых шептунов?»
Ответил я: «Бог видит, что от тебя теперь я не уйду.
Здесь я отдохну, здесь преклоню главу
И телу усталому дам отдых».
Аллахом клялся я, и пусть была та клятва ложной,
Я говорил: «Ты можешь мне поверить — у костра все спят».
Так говорили мы попеременно. Любимая стояла предо мной,
Как обильная и гибкая виноградная лоза.
Пылая, я привлек ее к себе и в ухо ей шептал,
Пока упрямица не уступила мне. Блаженства высшего минуты…
Когда поднялся я с ложа любви, ее супруг стоял уж рядом,
Дрожа от бешенства, ругаясь и сопя.
Ревел он, как молодой верблюд, которого петлею душат.
Хотел меня он умертвить. Не тут-то было.
Попробовал бы он! Неподалеку лежал мой меч.
Были со мной и стрелы, острые, как дракона зубы.
Как мог бы он меня убить? Ни копья, ни пики, ни меча
Бедняга не имел с собой.
Как мог бы он меня убить? Отраду души его супруги.
Целебной мазью для шелудивого верблюда была моя болтовня.
Да и сама Сальма знает, хоть он ее супруг:
Он может сотрясать словами воздух,
Но действовать не может никогда!

В следующем стихотворении поэт Мутамим рассказывает о своей воображаемой смерти среди безлюдья и молчания пустыни. Примечательно, что самое мрачное настроение, связанное со смертью, переходит в истифхар — самовосхваление, характерное для бедуинских поэтов.