В чертогах марсианских королей

Единственное, что сдерживало нас до поры до времени, это обстрелы со стороны «Объединенных сил». В противном случае мы бы давно уже разнесли Цереру на миллиард осколков.

Я вдруг понял, что бормочу все это себе под нос. Стэффорд смотрела на меня с удивлением. Я разжал кулаки и попытался взять себя в руки.

– Ему понадобится телохранитель, – сказала полковник. – Штаб поручил мне подыскать достойную кандидатуру, но я пока еще не приняла решение. – Она в задумчивости посмотрела на меня.

Я тут же решил проявить инициативу.

– Я этим займусь.

– Ты уверен? Это может быть опасным. – Она знала, что я не привык рисковать своей шкурой.

– Возможно. – Я дал, как мне казалось, абсолютно логичный ответ. – Но я просто никому больше не смогу доверить эту работу.

Корабль переговорщика от ООН был обстрелян при подлете к планете и упал; все, кто находился на борту, погибли. Я утешал себя, воображая, что из мирных переговоров все равно не вышло бы никакого толку. Но когда эти утешения не помогли, я пошел в офицерский клуб и напился так, что свалился с барного стула.

На следующий день я отвратительно вел себя со Стэффорд. Впрочем, не только я один переживал из-за случившегося. Полковник Чамберс обращалась со мной так же ужасно. Она послала меня через поле боя, чтобы я доставил секретное поручение генералу Муди, которое ему было совершенно не нужно. Генерал слег с симптомами церерского гриппа. Понятия не имею, что это за болезнь, но думаю, заразиться ею можно было от бутылок.

Я страшно злился на Чамберс. Я мог погибнуть, выполняя это бессмысленное поручение на передовой, если бы не проявил дальновидность и не отправил вместо себя Стэффорд. Впрочем, это означало, что Стэффорд тоже могла погибнуть, а мне она, вопреки всему, начала нравиться. К счастью, Стэффорд проявила осторожность и вернулась целой и невредимой.

В тот день мы оказались на грани, как во времена Первой мировой, которую Церерская война напоминала больше всех остальных вооруженных конфликтов. И я бы лично поддержал всех этих рассерженных ребят и девчонок, чтобы они в приступе неконтролируемой ярости повыскакивали из окопов и бросились вырывать кишки тем жалким крысам, которые лишили их надежды на мир. Мы искали бы союзников не только среди тех, кто был на нашей стороне, но и среди тех, у кого эта война засела в печенках и кто мечтал поскорее вернуться домой. Они бы точно сделали это.

Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что большинство разделяли мою жизненную позицию. То есть все были готовы подбадривать остальных, но никто не рвался идти в атаку самому. Ведь в таком случае был велик шанс погибнуть.

Вы знаете, что во время Первой мировой войны подобные атаки были в порядке вещей? Я видел в кино. Кто-нибудь кричал: «Да в чем дело, ребята? Вы же не собираетесь жить вечно?», и все выскакивали из окопов и умирали тысячами. Я даже не хочу знать, что делали офицеры с этими несчастными пехотинцами, чтобы заставить их совершить подобный бросок. Вероятно, патриотизм был в то время очень силен. Если бы я отдал такой приказ, то прожил бы ровно до того момента, пока солдаты не осознали, что я сделал это со всей серьезностью намерений.

Но мне и в голову не приходили такие приказы. Солдатам, которые находились у меня в подчинении, я лишь напоминал непрерывно стрелять из ружей поверх голов и время от времени смотреть себе под ноги, проверяя, не кончились ли у них патроны.

Я расслаблялся в компании Стэффорд и старого Разведчика Пита в офицерском клубе через несколько месяцев после катастрофы с кораблем посла Ортеги. Возможно, «расслаблялся» – не самое подходящее слово, ведь я был так напряжен, что постоянно выплескивал содержимое своего стакана. Беда заключалась в том, что теперь мы нигде уже не чувствовали себя в безопасности. В войсках появились провокаторы, эти подлецы распространяли идеи, что мы – офицеры – не имеем права спокойненько отсиживаться под землей, пока они – рядовые – вынуждены рисковать жизнями в окопах. Я должен был признать, что в этих рассуждениях присутствовало разумное зерно, поскольку еще несколько недель назад смертность среди офицерского состава была значительно ниже, чем среди рядовых.

Но теперь все изменилось. Кто-то решил возродить древнюю и почитаемую среди солдат традицию убийства командиров во время боя, и уровень смертности сравнялся. В итоге офицеры, которые высоко ценили свою жизнь, были вынуждены проводить большую часть времени вместе с солдатами, стреляя вместе с ними по врагам. Те же, кто этого не делал, рисковали найти у себя в койке гранату с выдернутой чекой. Со многими это уже произошло, и я хорошо понял намек.

Загвоздка заключалась в том, что невозможно было просчитать все варианты. В конце концов, если я, пытаясь спасти свою шкуру от какого-нибудь рассерженного рядового, поднимусь наверх и получу пулю в лоб, мне это не особенно поможет. Проблема вырисовывалась любопытная, и требовалось немало времени, чтобы выбрать наиболее безопасный вариант действий; поэтому я и волновался так сильно, пока мы отдыхали в почти пустом офицерском клубе.