– Наука – самая большая игра из всех. Вы когда-нибудь думали об этом? Вы серьезно полагаете, что великие проблемы вселенной, важнейшие истины, которым следует быть легко достижимыми, будут решены учеными, которые спорят о том, сколько нейтрино может танцевать на кончике иглы? Это змея, пожирающая собственный хвост, нечто, имеющее значение только для самое себя. Но как только вы принимаете базовые правила, то оказываетесь в ловушке. Начинаете думать, что подсчет, сортировка и нумерация вас чему-то научат. Вам нужно отвергнуть все это и посмотреть на мир новыми глазами. И вас удивит то, что вы увидите нечто, уже готовое для усвоения.
– Генетика?
– Чепуха. Вся структура генетики создана для объяснения несостоятельной позиции: есть два пола, по отдельности ни один из них ничего не стоит, но вместе они способны к размножению. Если о ней хорошенько подумать, она разваливается. Гены и хромосомы, половина от каждого из родителей: нет, нет и нет! Скажите, вы когда-нибудь видели ген?
– Я видела фотографии.
– Ха!
На тот момент этого показалось достаточно. Барбара расхаживала по палате, ошеломленная масштабом сказанного. Затем повернулась к Эвелин:
– Знаю, знаю. Я достаточно об этом размышляла. Существует этот… базовый набор предположений, согласно которому мы все живем. Мы не можем сосуществовать, не принимая большинство из них, так? То есть… я могу сказать, что не верю в… Токио, например. Что Токио не существует просто потому, что я там не была и не видела его своими глазами. Что все фильмы о Токио – хитроумные подделки. Туристические путеводители, книги, японцы – все это заговор с целью заставить меня думать, будто Токио существует.
– Полагаю, вы можете привести доводы в свою пользу?
– Конечно могу. Мы существуем,
Она начала говорить что-то еще, но смолкла. Похоже, она раздумывала, следует ли продолжать. И отвлеченно взглянула на Эвелин.
Та поерзала на кровати. Солнце за окном садилось в красно-желтую дымку. И куда подевался день? Кстати, а во сколько она зашла в палату? Она не могла сказать точно. В желудке бурчало, но это ее не очень заботило. Эвелин была в восхищении. Она пребывала в своеобразной истоме – слабости, из-за которой ей хотелось лечь на кровать.
– На чем я остановилась? А, на непроверенных допущениях… Хорошо. Если мы не можем принять любую информацию, что нам говорят, мы не можем функционировать в обществе. Можно безнаказанно не принимать многое. Можно верить, что мир плоский или что не существует фотонов, черных дыр или генов. Или что Христос не восстал из мертвых. Можно уйти далеко от мнения большинства. Но если создашь совершенно новую картину мира, у тебя начнутся неприятности.
– Но опаснее всего, – отметила Эвелин, – начинать жить в соответствии с этими новыми допущениями.
– Да, да. Мне следовало быть осторожнее. Я могла сохранить это открытие при себе. Или размышлять о нем дальше. Я была уверена, понимаешь ли, но из-за своей глупости должна была получить доказательства. Должна была увидеть, сможет ли мужчина жить с отрезанной головой – наперекор всему, что утверждали все книги по медицине. Должна была понять, что им управляет – мозг или тот паразит.
Барбара ненадолго смолкла, и Эвелин задумалась, о чем бы ее спросить. Она знала, что нет необходимости о чем-либо спрашивать. Барбару прорвало, и она готова говорить часами. Но Эвелин чувствовала, что должна попытаться и направить ее.
– Я вот гадаю, – вставила она наконец, – почему тебе не понадобился второй случай. Э-э… проверка с другой стороны. Почему ты не убила еще и женщину, чтобы посмотреть…
Волосы у нее на затылке шевельнулись. Из всех возможных тем она не должна была говорить об этом, да еще с убийцей-параноиком! У нее заболело горло. Эвелин сделала усилие, чтобы не шевелить рукой, которой хотелось подняться к шее в слабой попытке защититься. «У нее нет оружия, но она может оказаться очень сильной…»
Но Барбара не подхватила эту мысль. И вроде бы не заметила замешательство Эвелин.
– Глупость! – взорвалась она. – Я повела себя глупо. Конечно, я должна была принять это на веру. Я чувствовала, что права. Я это знала. Но старая научная ориентация в конечном итоге привела меня к эксперименту.
Она выплюнула это слово. Опять сделала паузу, успокаиваясь, и, похоже, вспомнила, о чем говорила.