В чём секрет, Чарли?

– Я не имею в виду тебя, – отвечаю я; тень, упавшая на лицо Диззи, не скрывает гримасы, когда он растирает правое колено. – Джонни тут самый высокий, пусть он и лезет.

– Ни за что, – заявляет Джонни и направляет фонарик наверх. – Это дерево высотой метров тридцать. Я сломаю шею, если полезу туда в темноте.

Я запрокидываю голову. Жёлтый луч фонарика освещает сучья, отходящие от толстого ствола. В листве виднеются зелёные чашечки желудей. Массивные ветви напоминают тропинки. Свет рассеивается, не достигнув вершины; луч не в силах пробиться сквозь полог листвы. Но знакомое ощущение говорит, что я вполне могу добраться до самого верха.

– Я залезу, – говорю я, повернувшись к Джонни. – Раз уж ты боишься высоты.

Опустив фонарик, Джонни устремляет на меня презрительный взгляд.

– Глупости, Чарлотта, – говорит он. Ненавижу это имя. – Девчонки не умеют лазать по деревьям.

Я ощетиниваюсь. Никакие это не глупости. Как же мне опротивели люди, решающие за меня, чтó я могу, а чтó нет. Будь то папа, который уверяет, что я не могу стать скаутом, или Джонни, который считает, что девчонки не умеют лазать по деревьям. Я в состоянии делать всё то же самое, что и мальчишки. Наклонившись, я стаскиваю ботинки и носки, а затем, прежде чем Диззи успевает возразить, хватаюсь за нижнюю ветку и подтягиваюсь.

– Чарли! – восклицает Диззи, поднимаясь на ноги. – Что ты делаешь?!

– Лезу на дерево, – отвечаю я, упираясь босыми ногами в желобки на коре. – Направь фонарик вверх, чтобы было хоть немножко видно.

Цепляясь за ствол, я подтягиваюсь на следующую ветку. Направо и налево отходят другие; испробовав своим весом каждую по очереди, я лезу дальше. Гнев придает мне сил.

Ветки и листья касаются моего лица. Мохнатая гусеница приземляется мне на губу, и моё тело покачивается, когда я поднимаю свободную руку, чтобы побыстрей её смахнуть.

Становится темнее; свет фонарика теряется в листве. Я прижимаюсь к стволу, полагаясь только на ощущения. Я словно проникаю в другой мир. Пальцы покалывает; прохладный ветерок шуршит листвой.

Мисс Джеймс говорит, что мы все спустились с деревьев. Мы – то есть люди. Однажды на уроке она рассказывала про Чарльза Дарвина и его теорию эволюции. Она сказала: современные учёные полагают, что наши давние предки были обезьянами и всю жизнь проводили на деревьях. Возможно, именно это помогает мне лезть – я просто вспоминаю, как мы жили раньше.

Руки у меня вспотели. Ветки вокруг становятся тоньше. Потянувшись к очередной ветке, я слышу, как далеко внизу Джонни кричит:

– Ты что-нибудь видишь?

Я смотрю вниз; моя рука хватается за воздух, и тело наклоняется вбок – ветка, к которой я тянусь, оказывается миражом. Подо мной разверзается бездна, ноги начинают скользить, но тут мои пальцы цепляются за морщинистую кору, и я буквально повисаю, ухватившись за ствол.

– Чарли! – голос Диззи звучит словно за много миль. – Ты в порядке?

Я не могу даже открыть рот, чтобы ответить, потому что отчаянно цепляюсь за дерево, и от этого зависит моя жизнь. Я закрываю глаза и вжимаюсь лицом в грубую кору, борясь с головокружением.

Прижавшись ухом к стволу, я слышу внутри странную вибрацию. Сначала мне кажется, что это шум моей собственной крови, ведь сердце у меня так и колотится. Но потом я понимаю, что это не биение пульса, а мелодия.

В недрах дерева звучит музыка.

9

Это та самая мелодия, которую папа всегда включает вечером в пятницу – её мотив доносится ко мне в комнату. Плотно зажмурившись, я цепляюсь за качающийся ствол; от этой прерывистой мелодии мне становится нехорошо. Я слышу стаккато, подчёркивающее ритм; он звучит в недрах ствола, прямо под ухом.

Я задерживаю дыхание, пытаясь понять, что происходит. Говорят, если поднести к уху раковину, можно услышать шум моря. Но сейчас, когда кора царапает мне щёку, всё, что я слышу, – это музыка. Мысли мешаются, мир кружится… мелодия охватывает меня.

Потом сквозь музыку внезапно прорывается папин голос:

– А теперь послушай меня!

Мои пальцы соскальзывают, и от папиного крика я чуть не падаю с дерева. Когда я дома, этот крик служит сигналом зажать уши в отчаянной попытке заглушить звуки ссоры, которая, как мне известно, в самом разгаре.

Но сейчас я этого сделать не могу.

Я обречённо цепляюсь за дерево, чувствуя, как под пальцами расходится кора, пока внутри ствола переплетаются гневные голоса родителей. Я не слышу, о чём они спорят. Очередное злое слово сопровождается звоном тарелки, разбившейся о стену. Папа обещал, что жизнь наладится, когда мы переедем, но ссориться они стали ещё чаще.

Мама и папа ругались из-за всего, что пошло не так.

Они ругались из-за того, что не знали, как это уладить.

Ругались из-за будущего.

Из-за прошлого.

Из-за меня.

И я ничего не могу поделать.

Мне хочется прикрикнуть на них. Сказать, что мы заблудились в лесу. Что они должны искать меня, вместо того чтобы ругаться. Но ссора продолжается, а мои слова звучат не громче шёпота. Я дрожу всем телом, когда новый порыв ветра сотрясает дерево.

– Помогите…