В чужом доме

Они склеили несколько листов бумаги, а потом обрезали их точно по размеру; пользуясь вместо линейки длинным куском электрического провода, мастер принялся вычерчивать план. Работая, он напевал. Жюльен также встал с места и ходил вокруг стола, поддерживая бумагу, на которую мастер наносил контуры будущей витрины.

Когда план был закончен, Андре бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.

— Уже пять, — заметил он. — Когда занят интересным делом, время летит быстро. Ты согласен со мной, дружок?

— Конечно, шеф.

С минуту они молча глядели друг на друга. Мастер улыбался. Лицо у него было доброе, взгляд открытый.

Жюльен потупился. Он подбирал слова, ему хотелось поблагодарить мастера, но тот заговорил первый:

— Теперь тебе пора возвращаться. Сверни рисунки в трубку и передай их хозяйке. Если увидишь, что господин Петьо в столовой, не входи туда. Оставь все в цеху, она их потом поглядит.

Мальчик собрал чертежи. Ему казалось, что мастер хочет еще что-то сказать. Когда рисунки были свернуты в рулон, Жюльен опять поднял голову. Андре по-прежнему глядел на него. Так прошло несколько секунд, наконец мастер протянул ему руку.

— Спокойной ночи, Жюльен, — сказал он, — главное, не валяй дурака.

— Спокойной ночи, шеф, большое вам спасибо.

Мальчик попрощался с женой мастера, которая улыбнулась ему, и последовал за Андре; тот отворил дверь и отступил в сторону, давая ему дорогу.

На улице ученик оглянулся. Мастер вышел вслед за ним, чтобы закрыть ставни, помахал ему рукой и сказал:

— Ступай быстрее.

Жюльен почти бегом направился к улице Дюсийе. Там он остановился. На душе у него было легко, ему казалось, будто он уносит с собой что-то теплое и дорогое. Перед глазами все еще стояла чистенькая кухонька. Вспомнив высокую и сильную фигуру мастера, его черные улыбающиеся глаза, мальчик подумал о дяде Пьере.

Однако, когда он достиг Безансонской улицы, настроение у него упало. Теперь на душе у Жюльена было уже не так радостно. Проходя мимо окон кафе «Коммерс», он попробовал разглядеть, нет ли там господина Петьо, но мужчины, стоявшие возле стойки бара, загораживали глубину зала.

Войдя в кондитерскую, Жюльен тихонько отворил дверь в коридор, прислушался, а потом двинулся вперед, стараясь бесшумно ступать. В столовой никого не было. С сильно бьющимся сердцем он вошел туда, положил на стол свернутые рисунки и быстро проскользнул в цех. Морис вычерпывал воду из мойки. Увидя товарища, он насмешливо спросил:

— Ну как, Леонардо да Винчи, ты уже родил свой шедевр?

Жюльен замер на месте. А Морис продолжал с раздражением в голосе:

— Вот что: я тут, не разгибаясь, стоял у мойки, но печь еще не топится. Если не боишься повредить руки, можешь ею заняться.

Жюльен ничего не ответил. Только вздохнул, снял куртку, положил ее на мраморный стол и принялся выгребать золу.

На следующий день Жюльен снова обедал в одиночестве, в цеху. Морис, пришедший за вторым блюдом, проворчал:

— Тебе-то хорошо, не приходится вылезать из-за стола во время еды, а я должен подыматься сюда дважды. Ты валяешь дурака, а я отдувайся.

— Что ж мне теперь делать, по-твоему? — спросил Жюльен. — Ведь я не по своей воле тут сижу!

Морис вышел, хлопнув дверью.

23

После полудня столяр принес большую доску, которую мастер заказал еще с утра. Хозяин, казалось, не обращал внимания на сооружение пагоды. Всю первую половину дня он не разжимал рта. Пока он находился в цеху, рабочие также молчали. Когда господин Петьо выходил, Виктор принимался шутить, но, несмотря на это, всем было как-то не по себе, и смеялись они через силу. Морис держал себя неприветливо. Мастер один трудился над пагодой. Для начала следовало залить доску шоколадом. Дело это было нехитрое, и Андре с ним быстро справился. Он только подозвал Жюльена, когда понадобилось нанести на еще теплый шоколад контуры сооружения.

Затем мастер принялся готовить засахаренные каштаны и шоколад с начинкой — для рождественских праздников. Теперь работы становилось все больше и больше, и с каждым днем задерживались в цеху все дольше и дольше. Часто к шести часам вечера бак еще не был вымыт, а печь разжигали до того, как поднималось тесто для рогаликов и бриошей.

Почти целую неделю хозяин дулся, но однажды утром, едва войдя в цех, где кипела работа, он принялся шутить. Обстановка немного разрядилась, зато уже начала накапливаться усталость, и все по большей части работали молча. У мастера бывали вспышки гнева, но они походили на весенние грозы и длились недолго. Он кричал, иногда наделял учеников пинком в зад, правда, это были легкие пинки, они не причиняли боли.