В дебрях Центральной Азии

Лобсын рассказал, что его сын последний год очень избаловался: мать ему слишком много позволяла, давала полную волю. Весной он без спроса уехал верхом в Дурбульджин к знакомым мальчикам китайской школы, в которой он раньше учился, и пропадал недели три; они там курили опиум, пили водку. Когда он вернулся домой, прокутив все деньги, которые взял тайком у матери, Лобсын его здорово побил, а мальчик ему сказал в слезах, что убежит совсем из дому.

— Это всё, Фома, наши клады виноваты, мы жили хорошо, ни в чём не нуждались, мальчик долго оставался без моего надзора, мать его избаловала: один ведь он сын у нас, делал дома, что хотел.

Записка объяснила всё. Проводник подговорил мальчика, наверно, расписал ему, как великолепна Лхаса. Мальчик, привыкший к путешествиям, обидевшийся на отца, захотел быть самостоятельным и пойти по следам отца, подружившись с проводником, который обмозговал всё дело, воспользовался песчаной бурей, подлил в чай сонное зелье. Я вспомнил, что и накануне вечером мальчики долго сидели возле Ибрагима, и он им что-то рассказывал интересное. Его рассказы о находках в развалинах последнего селения могли быть просто выдумкой, чтобы увести наш караван в глубь песков Такла-Макан, где угон верблюдов легче было выполнить, оставив нас в безвыходном положении. Комбинация с сыном Лобсына пришла в голову уже позже, когда они ездили вечером за водой вдвоём; может быть, сам мальчик жаловался на отца; угон животных вдвоём было гораздо удобнее осуществить, чем в одиночку. Теперь нам оставалось одно — идти пешком в Нию, унося с собой только самое необходимое: одежду, запас еды, и оставив всё остальное в пустыне; в Ние взять оставшиеся товары, распродать их, купить трёх лошадей и ехать налегке домой, бросив всякую мысль о раскопках.

Но теперь нам нужно было приготовить себе обед, а так как воды не было, — сначала сходить с чайником и котлом к источнику, где мы перед бурей брали воду. Лобсын с Очиром пошли туда, а я пока набрал хворосту и аргала, развёл огонь. Чтобы его зажечь, я полез в карман своего летнего халата, где были спички, а во внутреннем кармане лежала записная книжка, в которую я положил расписку аксакала в получении на хранение четырёх вьюков с нашим товаром. Достав спички, я почему-то полез и в этот карман проверить, налицо ли бумажка. Её не было. Пошарил везде — в тёплом халате, который был на мне, в постели под подушкой, — не нашёл ничего. Приходилось думать, что Ибрагим или мальчик во время нашего сна обшарил халат и взял расписку, чтобы в Ние получить и продать наш товар и обеспечить себя средствами на далёкий путь в Лхасу или куда они хотели скрыться от нас.

Эта пропажа ещё больше усложняла положение. Правда у меня в кармане были деньги за проданные по пути из Урумчи до Нии товары. Их было достаточно, чтобы купить трёх лошадей с сёдлами и ещё кое-что и питаться в пути домой. Но тогда мы с Лобсыном в этот раз возвратились бы в Чугучак не только без всякой выручки по торговле, но потеряв ещё весь свой караван, палатку и дорожные вещи. Об этой пропаже я решил Лобсыну не говорить до прихода в Нию.

Когда Лобсын и Очир вернулись с водой, мы сварили ужин и чай и в сумерках сидели у огонька. Буря совсем прекратилась, выплыла почти полная луна из-за барханов, и мы ещё долго сидели, перебрасываясь замечаниями о происшедшем. Луна освещала наш опустевший лагерь; на душе было нехорошо, Лобсын был очень опечален и часто вздыхал.

Чуть свет мы поднялись, сварили чай, отобрали из одежды и других вещей всё, что были в силах унести на себе, а палатку и остальное снесли к развалинам и сложили внутри самых высоких стенок одной из фанз, чтобы в Ние поручить аксакалу приехать и забрать эти вещи, если он захочет. Затем по пути на юг зашли к ручейку, взяли с собой воды в чайнике для завтрака и поплелись.

После бури установилась тихая и ясная погода, была половина октября, и солнце грело ещё сильно. Пешком мы двигались медленно и только поздно вечером добрались до первого в низовьях Нии маленького посёлка. К нашему счастью, здесь оказалась пара верблюдов, которых можно было нанять, чтобы съездить за нашими вещами, оставленными на месте злосчастного ночлега. Хозяин верблюдов вместе с Лобсыном поехал назад, и на следующий день они вернулись со всеми вещами, палаткой и даже бочонками для воды, которые оказались на месте ночлега, но засыпанные песком. Ветерок за два дня сдул песок и вскрыл бок одного бочонка.

В посёлке я нанял того же таранчу с тремя верблюдами, чтобы он довёз нас и наши вещи в Нию. В общем прошло уже 12 дней с тех пор как мы выехали отсюда в несчастную экспедицию. Хозяин Мухамед-шари встретил нас с удивлением.

— Откуда вы прибыли? — спросил он. — С неделю тому назад здесь был Ибрагим и ваш мальчик. Они сказали, что вы трое из песков прошли прямо через пустыню в Керию и велели взять у меня оставленные вьюки с товарами и везти их прямо в Керию, где должны встретиться с вами. Ваш мальчик отдал мне мою расписку в получении тюков, и я выдал их ему.