В дебрях Центральной Азии

Несмотря на то, что шёл ещё только конец мая, жара была очень сильная. Обширная впадина у южного подножия Тянь-Шаня, в которой стоят города Турфан и Люк-чун, — настоящее пекло в течение тёплого полугодия. Тянь-Шань защищает её от северных холодных ветров, а низкие цепи гор Ямшинтаг, Булуектаг и Туектаг, окаймляющие впадину с севера, сами накаляются словно печи, и ночью от них веет жаром. На юге поднимается хребет Чолтаг, совершенно голый, по словам таранчей, а с востока впадину замыкают песчаные горы Кумтаг, состоящие целиком из сыпучего песка, который ещё больше накаляется солнцем и ночью отдаёт этот жар впадине. Последняя представляет почти пустыню за исключением оазисов, которые тянутся ленточками вдоль речек, питаемых подземными водами Тянь-Шаня. Среди впадины прямо на юг от нашего местопребывания синело большое озеро с горько-солёной водой, окружённое широкой белой каймой соли, издали казавшейся пеленой снега, который манил к себе путника, изнывавшего от жары.[6]

Поэтому после первого дня работы в развалинах, когда мы все изнемогли, было решено установить такой порядок: вставать с зарёй и с восходом солнца идти на работу, выполнять её до десяти часов утра, когда солнце начинает уже сильно припекать, возвращаться домой, обедать, отдыхать часов до четырёх и потом работать до заката. В сумерки ужинать и спать до рассвета.

Воскресные дни были днями отдыха для меня и Лобсына, но профессор и секретарь работали дома, пересматривали, описывали и укладывали вещи, добытые при раскопках; секретарь вычерчивал планы города и зданий, снятые за неделю, а профессор подправлял красками свои зарисовки фресок и переписывал начисто свои наблюдения.

Нужно заметить, что работы у них было не так много. Статуи божеств были большею частью разбиты, без голов и часто без всей верхней половины туловища, а иногда и без ног. Штукатурка, на которой когда-то были нарисованы фрески, во многих комнатах и нишах отсутствовала, отвалилась или искрошилась от времени или была отбита таранчами в качестве удобрения для полей. Таранчи растащили также много кирпича из развалин в качестве готового материала для своих домиков Поэтому уцелевшие фрески представляли только обрывки; полные встречались очень редко.

В одном из наиболее сохранившихся зданий профессор обнаружил на уцелевшей части свода изображение птицы Гарудэ в виде человека с крыльями, с птичьими ногами с когтями и со стрелами в руках, а под ней фигуру женщины, падающей вниз головой. В другом здании часть фрески изображала свирепого злого гения Махакала индийского культа с четырьмя руками и свиной мордой, восседающего на трупах своих поверженных врагов. Части фресок представляли цветы, разные узоры, головы птиц, фрагменты людей в одеянии, вероятно украшенном драгоценными камнями, также Бодхисатву, сидящего в цветке лотоса. Профессор сказал нам, что все эти изображения имеют много общего с искусством индийского буддизма и очевидно выполнены мастерами индусами.

Наши раскопки дали монеты медные, серебряные, редко золотые, обломки глиняной и фарфоровой посуды, пуговицы, маленькие глиняные, изредка бронзовые статуэтки божеств и обрывки исписанной бумаги с китайскими, уйгурскими и санскритскими письменами. Надписи кое-где сохранились и в нишах на штукатурке и на подножиях статуй, и секретарь аккуратно копировал их буква за буквой.

Мусор в зданиях нам приходилось, выбросив кирпичи и их обломки, перебирать руками, а мелкий просеивать через сито, чтобы не потерять какую-нибудь маленькую вещь. Поэтому раскопки шли медленно, и каждая комната в зависимости от площади и количества навала требовала от двух до четырёх или даже пяти дней работы. Один раз с нами приключилась довольно неприятная история. Мы работали в здании, возле которого протекал небольшой арык для орошения поля, занимавшего часть площади города. На поле уже созревала пшеница. Выкидывая мусор через стену, мы неосторожно запрудили арык и не заметили этого. Вдруг нас окружили пять таранчей с серпами в руках и обвинили нас в затоплении поля, которое они пришли жать. Они назвали нас ворами, которые ищут клады, зарытые в городе. Мы оправдывались, говорили, что мы рабочие экспедиции, которая имеет разрешение турфанского амбаня на раскопки. Но таранчи не поверили нам, заставили сначала убрать мусор, запрудивший арык, а потом повели нас к старшине, но не селения Астана, где была наша квартира, а села Кара-Ходжа. Здесь во двор старшины собралась толпа таранчей, которые, услышав о поимке воров, требовали, чтобы нас отправили под конвоем к люкчунскому вану, как начальнику всего округа. Перспектива прогуляться в Люкчун, отстоявший в 40 верстах, в самое пекло по пустынной дороге, была довольно-таки неприятна, тем более, что время было позднее, и мы собирались идти домой отдыхать.