В дельте Лены

По мере того как мы продвигались, погода прояснялась, но холод становился всё сильнее, и ноги мои сильно замерзали. Василий останавливал упряжку примерно каждые полчаса, и, пока собаки отдыхали, я массировал и разминал конечности, разгоняя кровь. Если бы я бежал рядом с санями, то с облегчённым грузом собаки двигались бы быстрее, но об этом не могло быть и речи – такому калеке, как я, не в силах было поспевать за ними. День сменился ночью, мы прошли горы и теперь брели по руслу реки. Именно здесь я надеялся встретить Баишева с оленьими упряжками и намеревался либо повернуть его обратно в Булун, либо немедленно отправиться с ним на север, если он знал местонахождение Делонга с людьми по рассказам Ниндемана и Нороса или туземцев, которые нашли их голодающими в Булкуре. Лёд в русле реки был чрезвычайно торосистый и громоздился огромными кучами и валами, это часто заставляло нас идти в обход, то выбираясь на берег, то снова спускаясь на лёд. Я думал, что умру от холода, прежде чем мы доберёмся до Кумах-Сурта[57], потому что я не мог ничего, кроме как сидеть на санях и колотить себя по конечностям, чтобы согреться. Темнело и становилось всё холоднее, а добрый старый Василий продолжал подбадривать меня, говоря: «Маленько-маленько, балаган». Так он болтал без умолку, ругался на собак и время от времени трогал меня рукой, как бы для того, чтобы убедиться, что я живой и не свалился с саней, а убедившись, заливался весёлым смехом и казался совершенно довольным.

Далеко за полночь, когда мы ненадолго остановились, чтобы дать упряжке передышку, Василий указал своим посохом вперёд и сказал: «Кумах-Сурт», и потом, вытянув руки с опущенными и дрожащими пальцами, подобно ветвям дерева, повторил несколько раз: «Мас, мас» (дерево). Тут я различил на берегу очертания низких карликовых сосен, и понял, что мы пришли к месту, где росли деревья, или, другими словами, достигли границы леса в этом регионе. Зрелище это было для меня более, чем приятным – это был первый живой лес, который я увидел за последние два с лишним года, и каким бы жалким и чахлым он ни был, я чувствовал себя так, словно встретил старого доброго друга.

Вскоре мы услышали в отдалении лай собак, и наша упряжка, на мгновение прислушавшись, ответила звонким лаем и с новой силой бросилась вперёд. Через некоторое время мы увидели искры из печных труб на высоком западном берегу реки, и вскоре жители деревни, числом три-четыре семьи, разбуженные лаем собак, подхватили нашу упряжку и помогли ей подняться на берег. Нас пригласили в новую, уютную и тёплую юрту, где зажиточная семья из вдовы с тремя сыновьями (у одного были парализованы ноги), двух дочерей, старой тёти и слепого родственника, жила в настоящей якутской роскоши. У них была хорошее жилище, много свежей и копчёной рыбы, чай и немного соли. Василий рассказал им нашу историю, и, конечно, пришли соседи, чтобы увидеть и подивиться чудищу из ледяного моря, – мус байхал, – мысль о котором, кажется, наполняет их ужасом, потому что я обнаружил, что все они готовы выполнять любые обязанности, кроме выхода в открытое море.

Глава XII. В Булуне

Я вызываю восхищение! – Оленьи упряжки – Бурулах – Местные сплетни – Встреча с Ниндеманом и Норосом – Их печальная история – Маленький поп – Неожиданный приезд Бартлетта – Возвращаемся в Бурулах.

Жители деревни, которые либо видели, либо слышали о Норосе и Ниндеманне, стали рассказывать мне о них, о том, как они выглядели, и о том, что они и их товарищи перенесли. Затем, пока все занимались приготовлением ужина из горячего чая и варёной рыбы, меня угостили несколькими свежезамороженными рыбьими брюшками, которые растаяли у меня во рту, как масло, и туземцы очень удивились, увидев, что я предпочитаю другие части рыбы, нарезанные тонкими стружками и без жира. Для них вершина счастья и хорошей жизни состоит в наслаждении жирной пищей, а поскольку рыбьи брюшки – самое жирное блюдо на Севере, они с удовольствием съели то, что я отверг, и, несомненно, немало удивились моему неразвитому вкусу. На ужин была также копчёная рыба, и после того, как мы от души поели, все легли и крепко проспали до самого рассвета.