В День Победы

— Врешь, — сказал Котов, — не помимо воли.

Он окрасил голос насмешкой, но Королев устоял и лишь произнес:

— Ну, как хочешь…

Помолчав, Котов цепко продолжил:

— Мы тебе не друзья, Король.

— Я не знаю, Кот, что теперь отвечать…

— Мы не можем относиться друг к другу искренне. Удивительно, как ты сам об этом не догадываешься.

— Зачем ты собираешься ругаться?

— Просто объясняю положение вещей. Тебе нравится говорить великодушно и снисходительно, а мне не нравится слышать в этом, что ты нам все простил.

— Я о таком и не думал, — сказал Королев, улыбаясь.

— Мы тебе ничем не обязаны, Король.

— Сам подумай, разве не глупости ты говоришь?..

— Я, в частности, тоже не обязан. А за финку и все такое я отбывал наказание; мы отбывали его вместе с Балдой.

— Перестань, — попросил Королев.

— Все это не очень удобно, — сказал Котов. — Балде-то как неудобно! Вот он и валяет дурака, а ты, писатель, радуешься.

— По-моему, ты уже наговорил достаточно, — сказал Королев.

— Привел жену, — отвечал Котов внешне невозбудимо, даже приветливо, — и выставил нас напоказ, для сравнения. Между тем, — сказал он, сощуривая глаза и закрепляя зрачки на одном месте, — прошло двадцать лет. Или ты их примеряешь только к себе? Напрасно. Было и у нас время взяться за дело. Тоже нелегко пришлось… Ты обратил внимание, что Балда меня недолюбливает?

— Да, заметил.

— Думаешь почему?

— Не знаю.

— Нипочему, — сказал Котов. — Я его тоже недолюбливаю. Вот тебе пример для расширенного писательского кругозора…

Он молча исследовал Королева через очки. У него был чистый лоб, заслоненный над бровью русой прядкой; щеки бледноватые, немного впалые, малоизношенные, хотя манера улыбаться на одну сторону сложила ему довольно грубую морщину справа от губ. В то же время ритм танца пошел на убыль, и Баландин сомлел под заключительные аккорды, прикладываясь щекой к уху Марии. Они возвратились. Пока Мария не пригрозила ему пальцем, Баландин громко шептал Котову:

— Я ей понравился. Обрати, Кот, внимание, какая женщина…

Он позвал официанта?

— Подбавь парку. Писатель просит.

— А не он ли это про семь повешенных написал?

— Король, ты написал про удавленников?

— Что вы написали, товарищ Андреев? — спросил официант.

Королев не ответил. Но под его взглядом проявил находчивость Баландин, который произнес, вобрав в плечи голову:

— Он пока ничего не написал…

— Всех-то не упомнишь, — сказал официант задумчиво. — Пойду спрошу у Седова. У шеф-повара. Он все знает.

— Слышь! — крикнул ему вслед Баландин. — Принеси жалобную книгу! Он тебе напишет, Леонид-то Андреев. Узнаешь у него!

Тогда Королев сгоряча прихлопнул пальцами по столу и резко произнес:

— Прошу тебя, замолчи!

Баландин растерялся по-настоящему и в поисках пояснения к моменту обвел всех несколько раз глазами.

В зале повторились танцы. В зале было весело. Но в одном его месте возникла тишина. Четверо сидели не меняя поз и загадочно помалкивали. Королев глядел в стол. Его палец обкатывал хлебную крошку. Анатолий Котов сохранял достоинство. Его вид был сравним с видом зрителя перед сеансом кино, глаза направлялись на воображаемый экран. Но вот пришлось отвечать Марии. Затаившись на своем месте, она оценила обстановку, наконец осторожно произнесла:

— Конечно, у вас что-то произошло.

— Нет, — отрекся Королев. — Ничего не произошло.

— Мы говорили о значении таланта.

— Ну и что?

— Я позавидовал, что он писатель.

— Я не думаю, что это вы всерьез.

— Врет, — высказался Баландин.

— Разве нельзя позавидовать? — спросил Котов.

— По-моему, можно.

— Чего завидовать?.. — опять рассудил Баландин. — Характер у тебя, Король, тяжелый. Хоть ты и писатель.

— Тут мы поспорили…

— Можно узнать, почему?

— Я выразил мысль… Ну да. Где ж тут справедливость? Талант, как говорится, от бога, а не за какие-нибудь заслуги.

— Так их! — воодушевился Баландин, словно из засады. — А Король что?

— А Король считает, что заслужил свой талант.

— Тогда я это подтвержу, — сказала Мария.

Котов засмеялся коротким смешком и заговорил веселее:

— Ты прав, Король. У тебя хорошая жена. Надо же, чтобы человеку так во всем повезло!..

— Только зачем этот неудобный разговор?

— Да пьян я, пьян!.. Удивительно, что ваш муж выглядит как стеклышко.

— Вы нисколько не пьяны, но чем-то обеспокоены, — сказала Мария.

— Не женщина, а на вес золота, — охарактеризовал ее Баландин официанту, который, убирая со стола грязную посуду и вытряхивая из пепельницы на поднос, многозначительно сообщил: «Седов говорит, тот автор уже помер».

— А нам что остается с Балдой? — сказал Котов. — Балда, как ты сам на этот счет думаешь?

— Ты умный, ты и думай. Может, вам, умным, интересно попусту молоть языком, а мне, честно говоря, вы надоели.

— Чем вы занимаетесь, Саша?

— Водит троллейбус и смотрит футбол по телевизору, — сказал Котов.

Может быть, вследствие опьянения Котов обрел склонность к издевкам, но нервозность в нем с самого начала присутствовала. По его лицу пошли красные пятна, как от пощечины. Изображая кособокую улыбку, его правая щека вдруг начинала еле заметно вздрагивать, с переменной частотой.