В дерзновенном полете

Теперь нужно опробовать моторы. Хорошо бы и взлететь для проверки. Но сегодня вряд ли удастся. Туман не пускает в воздух. Придется испытывать самолет на земле.

Борис на своем месте за штурвалом. Рядом, как обычно, Страубе. Шелагин и Федотов у винтов.

Правый мотор заработал сразу. А вот левый и средний заводили в течение трех часов.

Механики с помощью двух кочегаров прокручивают винты. Они нажимают руками, ногами, иногда повисают всем телом, кричат:

— Контакт!

— Есть контакт! — отвечает Чухновский и пытается включить мотор. Безуспешно.

— Контакт выключен! — кричит он.

Снова и снова механики и их добровольные помощники прокручивают непослушные пропеллеры, отскакивают в стороны при возгласе пилота «Есть контакт!» и берутся за винты опять, когда раздается: «Контакт выключен!»

На снег сброшены сначала полушубки, потом куртки, потом фуфайки…

А по сторонам терпеливо стоят красинцы, притопывая и пританцовывая на ветру, меся сапогами мокрый снег, шутливыми, сочувственными, а то и ироническими возгласами вдохновляя взмокших «заводил».

Но вот моторы согласно заговорили своим чистым металлическим стрекотом. Чухновский запускает и выключает их по многу раз и двигает самолет. Покачиваясь на неровностях поля, задевая концами крыльев торосы, машина, поворачиваясь то вправо, то влево (Борис проверяет рули управления), не спеша описывает широкий круг и останавливается.

Порядок. Можно лететь.

Пробный вылет состоялся на другой день.

Команда судна еще раз с утра занялась подравниванием аэродрома. Один из журналистов старательно промыл плоскости керосином, нарисовал на крыльях и стабилизаторе полуметровые красные звезды.

В 10 часов 15 минут экипаж на своих местах. Федотов на этот раз остается на льду.

Борис дает газ. Страубе машет рукой: освободить дорогу! Самолет дрогнул и медленно пополз вперед. Он кренится из стороны в сторону, с одного крыла на другое. То правая, то левая плоскость чиркает по льду. Скорость растет. Позади почти сотня метров пробега, машина вот-вот оторвется ото льда. Вдруг корпус почти заваливается влево, так как правая лыжа, пробив тонкий ледок замерзшей лужицы, наезжает затем на бугор, левое крыло бороздит по торосу, вздымая снежный фонтан. Летчик с трудом удерживает штурвал, но ведет машину вперед и через каких-нибудь полсотни метров отрывает ее ото льда.

Теперь незаглушаемый ровный рокот моторов кажется экипажу радостной, бодрящей музыкой. Упругий воздух, бьющий в возбужденные физиономии, снимает усталость последних трех бессонных суток.

Неожиданно машина дрогнула, как от удара.

«Что за черт! Какой-то аэродинамический толчок. Неужели лыжа? — соображает Чухновский. — Слишком сильный и резкий крен был на этом проклятом ухабе». Он передает управление сидящему справа Страубе и, свесившись через борт, смотрит вниз, на левую лыжу. Вроде бы в порядке. Летчик снова берется за штурвал. Теперь Джонни осматривает свою сторону. В первый момент ему кажется, что правой лыжи вообще нет. На пронизывающем ветру Джонни становится жарко и душно — то ли от неловкой позы, то ли от понимания непоправимости случившегося. Одноногий самолет! Страубе свешивается еще ниже, рискуя вывалиться. Нет, лыжа здесь, но она стала торчком. Державший ее стальной трос, видимо, порвался от удара.

Хорошенькое дело! При посадке с такой лыжей шасси наверняка снесет, и это самое меньшее, что может произойти.

Яростной жестикуляцией Страубе «доложил» Чухновскому о случившемся.

Описывая над «Красиным» широкий круг, тот размышлял, как садиться. Недоставало еще разбить машину при самом первом, пробном взлете.

Сажать самолет придется на левую лыжу — это само собой, хотя аварии все равно не избежать. А если испытать еще одну возможность? Перед самой посадкой на минимальной высоте сбросить скорость. Тогда резко ослабнет напор воздуха, удерживающий лыжу вертикально. Машина тут же почти упадет, лыжа примет натиск воздуха снизу, и это поможет резиновому амортизатору вернуть ее в нормальное положение. Шансов не больше одного из тысячи, но и им пренебречь нельзя. Да и хуже не будет во всех случаях.

Чухновский наполовину убавил скорость и передал Шелагину и Алексееву:

— Садимся на левую лыжу. Приготовьтесь и снимите очки!

Тогдашние летные дымчатые очки-консервы добротностью не отличались, имели стекла, которые при ударе непременно бились.

Чухновский и Страубе тоже сняли очки, привязались покрепче к сиденьям, чтобы физиономии, как деликатно говорил потом Борис, не вступили в прямой контакт с приборами. Самолет пошел на посадку…

А на льду — волнение. Красинцы, не спускавшие глаз с самолета, сразу увидели, что правая лыжа стала вертикально. Знают ли об этом летчики? Ведь радиосвязи еще нет. Как сообщить? Федотов находится быстро. Вместе со Шпановым он приволок запасную лыжу, положил ее поперек взлетной дорожки и обвел широкой красной полосой.

Единственное, что мог сделать взволнованный Самойлович, — приказать врачу и санитару приготовить перевязочный материал, носилки и дежурить на месте посадки.