В диком краю

Вчера утром я купался в снегу, несмотря на метель, сегодня же ветер налетал с таким свирепым воем, что я не решился выскочить. А с часу дня продолжается самая тихая и теплая погода, какую только можно вообразить. В нашем домике стало еще уютнее. Снегу со стороны большого окна привалило столько, что закрыло его примерно на треть. Дневной свет словно проходит сквозь занавеску, зато вечером вдвойне светло от отраженного снегом огонька лампы. Повсюду намело большие сугробы. Прошлой ночью мелкая снежная пыль проникала в дом и сыпала в лицо, но это не мешало нам спать. Избушка стоит удачно: снежных наносов в нашем дворике совсем нет, лишь вокруг тянется снежный вал, в котором удобно купаться. Рокуэлл взялся за таблицу умножения. Он серьезный ученик и во время занятий погружается в них целиком.

ГЛАВА Х ОЛСОН!

Он вернулся вечером вчерашнего дня, одиннадцатого февраля, окруженный ослепительным блеском. О чудо его появления и всего, что он нам привез! Перед ужином мы с Рокуэллом сидели за картами. День, тихий и ясный, прошел, а Олсон все не возвращался. Мы были подавлены. Мысленно я уже перебрал все возможные причины его задержки. Ждать дольше, казалось, невыносимо. Мы сидели за дурацкими картами, а мысли наши были далеко. Вдруг из ночной тьмы донесся отчетливый звук гудка. Мы выбежали из дому и впились глазами во мрак. Наконец далеко на воде удалось различить движущееся черное пятно. О боже, в бухту входил катер! В каком неистовом возбуждении мы помчались к берегу! Вот они все ближе и ближе — мужские голоса, огонек в каюте, очертания приближающегося судна. Вот они уже прямо перед нами, вот бросили якорь.

— Олсон, Олсон! — кричу я.- Это вы? Олсон!

— Олсон на борту,- слышится в ответ.- Как живете? Как мальчик?

Мы видим, как с судна спускают шлюпку, гребут к берегу. Приятно увидеть ладного молодого рыбака и пожать ему руку. Вновь и вновь шлюпка подвозит к берегу грузы, которые мы втаскиваем по длинной и скользкой полосе пляжа на сушу. Рокуэлл зажег лампу в избушке Олсона, подметает пол, растапливает печку.

К концу выгрузки я сам подвожу шлюпку к катеру. Меня готовы «принять». Шлюпка ударяется о борт, и над нами на палубе, слегка покачиваясь, возвышается мощная фигура Олсона. Медвежьи объятия! Олсон прямо сияет, сияет и тает, подогретый радостью возвращения и горячительными напитками. А шкипер мне знаком! Как же, ведь это Хогг, тот славный англичанин, у которого мы однажды обедали на рыбачьей базе. Спустившись в каюту, среди жары и дыма готовящегося пиршества мы дружески распиваем бутылочку.

О трезвенник, не толкуй мне ничего о твоих радостях! Я помню одну ночь: полуночный час, черная поверхность Ньюфаундлендского порта, мириады звезд над головой и на палубе развалившегося судна сборище полупьяных мужчин с израненными душами, произносящих жаркие слова прощания,- вспышка молнии, ударившей в серую равнину жизни, открыла им на миг страшную бездну. А теперь эта ночь в тихой темной бухточке залива Воскресения, окруженной безлюдными горами, дикой природой, эти крепкие люди, их буйные, вольные речи и крылатые пророческие видения, о боже! Мне кажется, трезвый взор, рассматривающий вещи при дневном свете, касается лишь бесцветной твердой поверхности, под которой скрыта истинная сущность жизни. Из жаркой каюты карабкаюсь по лесенке вверх, выше, выше, к вершинам мира. Ах, как освежает душу гуляющий на просторе холодный чистый ветер! Как близко над головой купол неба и звезды! Это не обыкновенный земной корабль, это палуба судна-метеора. Это я веду лунный корабль древних богов Севера.

Гребу к берегу, чтобы забрать Рокуэлла, подтаскиваю повыше выгруженное добро, и мы вдвоем возвращаемся на судно ужинать. Капитан изо всех сил хлопочет вокруг мальчугана, заявляет, что он замечательный гребец и заткнет за пояс своего папку, хотя и тот молодчина — здоровый, крепкий парень. Добряк этот капитан. Вот он снова протягивает мне бутылку, и я пью. Батюшки, это уксус! Глубочайшие извинения, и отыскивается то, что надо.

Мы едим, можно сказать, набиваемся до отказа! Наконец наша тройка, пожелав спокойной ночи капитану, гребет к берегу, Рокуэлл нагружен подаренными фруктами. Олсон, бедняга, так устал, что не в состоянии даже сдвинуть с места свой тяжелый груз, сложенный на берегу. Ну что ж, приходится поднатужиться мне, и мало-помалу все привезенное высокой горой нагромождается в избушке Олсона. На прощание еще чашка кофе со стариком, и, обменявшись короткими, но гневными речами по поводу войны, в гневе на человечество, заварившее такую кашу, мы расстаемся. Я отправляюсь домой, где уже спит Рокуэлл.