В диком краю

С утра сегодня ледяная ванна. Затем, не завтракая, мы с Рокуэллом набрасываемся на письма и посылки. Какое все-таки замечательное рождество! Вся постель завалена подарками, на столе гора писем. Мы разбираем почту, пожирая ее глазами, точно голодные тигры, которые в экстазе от добычи сперва только лижут пищу. Все утро и большая половина дня у меня уходит на чтение писем. Вокруг стоит немытая посуда, поели наскоро, что попалось под руку. (Дальше в дневнике целых две страницы занимает перечень подарков: книги, да еще какие, целая полка! шерстяные вещи и туфли на меху, ноты для флейты, плум-пудинг, конфеты, шоколад, папиросы и так без конца.) И всего этого примерно в семь раз больше, чем у нас было когда-нибудь в жизни. Ах, когда живешь в глуши, по-настоящему любишь друзей, и они тоже тебя не забывают. Но лучше всего письма: таких теплых и нежных писем я никогда еще не получал.

Четырнадцатое февраля, пятница

Дни мчатся, как ветер. Вчера и сегодня такая теплынь! Вся жизнь проходит теперь вне дома. Сейчас, когда я это пишу, дверь открыта настежь и теплый влажный весенний воздух входит внутрь, вытесняя запах скипидара. Сегодня я загрунтовал восемь холстов, шесть из них уже натянуты на подрамники. Во второй половине дня я писал этюды, расположившись на северном краю побережья, совсем близко от замерзшего водопада — гигантского изумруда удивительной формы.

Рокуэлл в превосходном настроении. Думаю, что расширение нашего меню после приезда Олсона будет ему очень полезно. В последнее время нам пришлось сократить потребление молока до одного бидона в два-три дня.

Зато теперь можно приналечь на рыбу, которой у Олсона столько, что церемониться нечего. Олсон заставил меня принять пятидесятифунтовый мешок муки в награду за труды во время его полуторамесячного отсутствия. Боюсь, что будет нелегкой задачей всучить ему потом крупу, которую я беру у него взаймы. Какой контраст представляет эта щедрая страна с подлой атмосферой Ньюфаундленда!

Семнадцатое февраля, понедельник

Три дня! А что произошло за это время? В первый день я как будто бы натягивал холст на подрамники и занимался грунтовкой. Весь второй день напролет писал с натуры. Погода была совсем летняя, сквозь деревья, роняющие бриллиантовые капли, светило солнце. И сегодня, начав ранним утром, еще до завтрака, я писал по сию пору, до одиннадцати ночи. Решил через несколько дней ехать в Сьюард. Появилась необходимость поскорее вернуться в Нью-Йорк. Сегодня сказал об этом Рокуэллу, и с этой минуты глаза его почти не просыхают. Он допытывался у меня о причинах отъезда, и мы обсудили положение до мельчайших подробностей. Он не хочет в Нью-Йорк и даже не хочет жить за городом где-нибудь на Востоке. Там ведь не будет для купания ни океана под боком, ни этого теплого пруда. И довод, что в любом другом месте у него будет с кем играть, не пересиливает его привязанности к этому краю.

Поглядели бы вы теперь на сэра Ланселота. Вся одежда стала ему мала, сильно износилась и висит на нем буквально клочьями. Штаны лопнули от колена до бедра, комбинезон, который он надевает сверху, в сплошных лохмотьях. На рубашке спереди уцелели только две пуговицы. Рукава, начиная от изодранных локтей, висят бахромой. На голове длинные космы. Спереди я их подрезал, чтобы не лезли в глаза. Но при этом щеки его ярче роз, у него красивые голубые глаза, красные губы, лицо всегда озарено жизнью.

Итак, на все остальное можно было бы не обращать внимания, но Рокуэлл не таков. Однажды после долгого разглядывания неудачной фотографии, где он похож на идиота, Рокуэлл заявил:

— Папа, я хотел бы в какой-нибудь день надеть парадный костюм и причесаться. Я хочу узнать, правда ли у меня такой вид, как на этой карточке.

Рокуэллу нравится быть красивым, и наряжаться — для него истинное наслаждение. Но именно поэтому, да еще зная его природную аккуратность, я ничуть не забочусь о том, чтобы наряжать его. Он регулярно чистит зубы, и притом с охотой. По утрам мы поднимаемся вместе и делаем гимнастику по системе д-ра Сэрджента, энергично упражняясь, затем голышом выходим из дому. Период лязганья зубами давно позади. Какая бы ни была погода, мы спокойно выходим, ложимся в сугроб и глядим в небо, а потом быстро растираемся снегом. Это лучшая в мире ванна.

Сегодня не то дождь, не то снег. На ровных участках земли слой снега в три фута. У наших окон он выше подоконника. В Сьюарде — не писал ли я уже об этом? — его так много, что не видно другой стороны улицы. Такого глубокого снега и таких морозов, как в это последнее похолодание, я еще не видел и не слыхал о них ни в одну зиму. Термометр показывал намного ниже нуля. Значит, мы таки испытали настоящую зиму, нас это очень радует.

Восемнадцатое февраля, вторник