В дни Каракаллы

Мы повернули, но до моста добрались не без труда: дорога была узкая, и все время приходилось давать свободный проезд военным повозкам и даже пешим солдатам. Размахивая руками, они кричали:

— Прочь с дороги! Идет славная Третья центурия!

Или какой-нибудь вояка орал:

— Дорогу воинам непобедимой Скифской когорты!

В это время через мост переправлялся обоз. Лошади, худые, с выпиравшими крестцами, с трудом втаскивали на высокий въезд возы с поклажей. Уцепившись за колеса, погонщики помогали коням, но несчастные животные мотали головами и беспомощно бились в упряжи.

У моста виднелась группа всадников. Впереди, на некотором расстоянии от остальных, сидел на белой лошади крупный человек в красном плаще. Даже издали я догадался, что у него должно быть тяжкое дыхание. Щеки у этого тучного военачальника отвисли, как у разжиревшей старухи. Мы подъехали к мосту и терпеливо ждали, когда будет возможно перебраться на ту сторону реки. Нас, вероятно, принимали за беглецов из Аррабоны, потому что воины иногда спрашивали:

— Ну как там сарматы?

Начальник в красном плаще крикнул:

— Кому принадлежат повозки?

Вытирая тыльной стороной руки пот, один из погонщиков ответил:

— Дакийской когорте.

— Кто префект когорты?

— Гедомар.

Человек в плаще что-то сказал находившемуся за ним всаднику. Один из воинов, хмуро стоявший рядом с нами в грязи, покрутил головой.

— Ну и попадет же теперь Гедомару! Легат с него шкуру сдерет за коней.

— Кто этот муж? — спросил солдата Вергилиан.

— Цессий Лонг. Легат Пятнадцатого легиона.

— Цессий Лонг? Но ведь я знаю его. Он неоднократно имел дело с сенатором…

Солдат усмехнулся:

— Ты, видно, тоже из тех, что спят на мягких постелях и едят на серебре?

— Таков уже порядок в мире, — примирительно ответил поэт. — Одни нежатся на перинах, другие спят на голой земле.

— Неплохо бы поменяться. А то у меня уже бока болят.

— Я не согласен, — ответил Вергилиан с улыбкой.

— Не согласен? Подожди немного! Настанет час, и тебя и спрашивать никто не будет.

— Однако ты ведешь мятежные речи.

Вергилиан посмотрел на меня и покачал головой, как бы делясь со мной своим удивлением. В это время зубастого воина позвали из рядов:

— Амфилох! Амфилох!

Черноглазый человек потерялся в толпе солдат.

Наконец повозки благополучно прогромыхали по мосту и спустились в долину. Стало совсем светло. Низко нависли дождевые тучи. За повозками двигались центурии XV легиона, накануне вышедшие из Аквилеи. Воины шли в беспорядке, переругивались, останавливались у края дороги, чтобы помочиться, а перед ними везли на повозках их оружие, копья и щиты, так как солдаты не желают теперь утомляться в пути и требуют за службу под орлами всевозможных поблажек.

К моему удивлению, Вергилиан смело направился к тому военачальнику, которого звали Цессием Лонгом.

Я не слышал их разговора, но видел, сидя в повозке, как легат неуклюже склонился к Вергилиану с лошади и терпеливо выслушал его речь, а потом что-то сказал в ответ и в заключение ласково закивал головой. Я с нетерпением ждал возвращения друга. Он вернулся и взволнованно сообщил, что Цессий Лонг тотчас узнал его и советует повернуть назад, чтобы двигаться вместе с воинами в Карнунт, куда направляется легион. По словам легата, можно предположить, что опасность невелика и все сведется к ходатайству варваров о позволении им обосноваться на римских землях. Якобы легат уже получил по этому поводу необходимые полномочия, чтобы обойтись без кровопролития. Так в нашей судьбе снова неожиданно произошла перемена, и в самом радужном настроении мы повернули мулов в обратном направлении.

Накрапывал дождь. Мы ехали среди воинов, угрюмо шагавших по дороге. До нас доносились обрывки солдатских разговоров, крепкая брань, окрики центурионов. Огромные стаи черных птиц летели на север, в сторону Дуная, точно предчувствуя добычу. По обе стороны дороги лежали пустынные поля, покинутые хлебопашцами после уборки урожая, и только порой в темной роще виднелись колонны скромного сельского храма или дымились очаги в селении.

Почему-то мне вспомнился Аммоний и то, что он говорил в Александрии о душе, озаряющей мертвую материю. Она постепенно удаляется от источника божественного света и погружается во мрак…

Когорта месила грязь. Один из молодых воинов, с белокурыми волосами и розовыми щеками, доел кусок хлеба с салом, похлопал рука об руку, точно отряхая крошки, и сказал:

— Набил брюхо…

Вдруг он поднял ногу и издал неприличный звук. Но откуда-то появился конный центурион с необыкновенно низким морщинистым лбом и коротко остриженными волосами, со шлемом, висевшим у него на спине. Он наклонился к молодому солдату, отчего его лицо налилось кровью, и прохрипел:

— Ты, пещера со зловонными ветрами! Веди себя пристойно в строю или попробуешь розог!

Воин молчал, страшась наказания. Товарищи его смеялись.