В дни Каракаллы

Я провел свое детство в провинции, и только незначительное время мне удалось наблюдать происходившее в Риме, но даже в те годы я почувствовал, что римский воздух насыщен тревогой и сомнением. Таких, как Вергилиан, я встречал немало. Я видел, что на погребальных памятниках смерть изображали не в виде Медузы, а прелестным гением, грациозно опускающим к земле факел жизни. Те, кто правит миром, помышляют только о своей сокровищнице, императорский пурпур запятнан братоубийственной кровью и еще более страшными преступлениями, и, предупреждая о буре, уже грозно шумят варварские дубы, пронзительные северные ветры дуют с далеких скифских пространств, и верблюды кричат в Парфии, увозя на восток римское золото.

Но кто же будет спорить? Рим — еще прочное здание. Приходится признать, что даже враги — насмешливые александрийцы, презирающие римские учреждения христиане и сам Тертулиан — отдают должное его законам и дорогам. А все, кто обладает имуществом, доходным домом, меняльной лавкой, имеет рабов, берет на откуп какую-нибудь отрасль обширного императорского хозяйства и тем самым так или иначе участвует в дележе добычи и жизненных благ, и все кормящиеся около этих счастливцев, надзирающие над рабами, каменоломнями и виллами, считают, что такой порядок установлен на вечные времена богами, чтобы обеспечить спокойствие в мире. Однако это спокойствие лишь кажущееся, все непрочно в Риме, и римлян страшит не только нашествие варваров, но и глухой ропот рабов.

Казалось бы, все в жизни исполнено гармонии. На тучных египетских полях, орошаемых разливами Нила, колосится золотая пшеница; в Каппадокии пасутся табуны великолепных кобылиц; на блаженных холмах скудеющей, но все еще прекрасной Италии зеленеют виноградные лозы; на морях покачиваются корабли, нагруженные зерном, папирусом, мрамором и прочими товарами. Они бесстрашно уплывают в океан, за Геркулесовы Столпы, в покрытую туманами Британию, в Индию, на далекий остров Тапробану, полный пальм и обезьян, или в Серику — страну шелковичных червей, где храмовые крыши увешаны стеклянными колокольчиками и люди, почитающие милосердных богов, приносят им в жертву не животных, а цветы и квадратики золотой и серебряной бумаги. Караваны римских и сирийских купцов уходят в Эфиопию и в область таинственных африканских озер, где римляне впервые увидели носорога.

Все дороги ведут в Рим; в этот полный богатства город спешат купцы и проповедники, странствующие риторы и бродячие мимы, торопится на гремящей тележке императорский легат, скачет на лошади центурион, едет на осле благочестивый паломник, пешком шествует непризнанный философ. К услугам путешествующих устроены на дорогах харчевни и постоялые дворы, гостиницы и таверны, и даже существуют путеводители, в которых отмечены достойные внимания достопримечательности городов, а также расстояния между населенными пунктами.

Римский мир, живущий под сенью колонн и триумфальных арок, охраняют тридцать два легиона и многочисленные вспомогательные воинские части. Куда бы ни приходили римляне, всюду они приносили с собой секрет не боящегося времени цемента, рецепты сыроварения и виноградную лозу, и недаром знак власти центуриона — сучковатый жезл из лозы. Когда легионеры появлялись во вновь образованных провинциях, они строили прежде всего лагерь, преторий, акведуки и храмы мужественным солдатским богам — Марсу и Геркулесу. Казалось бы, все прочно построено из камня или превосходного обожженного кирпича, но землетрясение особенно опасно для каменных строений, а почва под ногами начинает содрогаться. Так я размышлял о судьбах Рима, скромно сидя в шатре у легата Цессия Лонга.

Но даже привычный к лишениям старый воин почувствовал усталость и пожелал отдохнуть. Он не без удовольствия потянулся, зевнул, виновато улыбаясь Вергилиану.

— Приятных сновидений, стихотворец! Выступаем на рассвете. Еще один переход — и ты будешь в Карнунте. А пока отдохни… И ты, каллиграф…

Раб уже принес легату ночной сосуд, всюду возимый на повозке. Мы поспешили удалиться. Снаружи, даже после слабо освещенного шатра, ночь показалась непроглядной. Дул холодный ветер. Вергилиан и я направились за рабом, показывавшим дорогу в предназначенный для нас шатер. Я с наслаждением бросился на пахучую, приятно шуршащую солому и тотчас уснул.

8

Но сон мой не был продолжительным. Я очнулся среди ночной темноты и понял, что это Вергилиан изо всех сил трясет меня за плечо. Глаза не хотели открываться, хотя взволнованный голос друга был полон тревоги:

— Проснись! Проснись!

Я еще медлил, не желая расставаться с теплом соломы.

— Варвары напали на лагерь!

Сонные видения отлетели в мгновение ока. Действительно, за парусиной шатра встревоженно запела римская труба, слышались крики воинов. Ночевавшие вместе с нами врач Александр и римлянин с огромным подбородком уже исчезли, и мы тоже устремились из шатра, чтобы узнать, что происходит.