В дни Каракаллы

У Грациана Виктора морщины уже избороздили высокий и умный лоб. И это было не только результатом его торговых забот. При дальнейшем моем знакомстве с этими людьми выяснилось, что в жизни богача было много потрясений. Короткое счастье с супругой было опечалено неизлечимой болезнью близкого существа. Эта болезнь закончилась смертью и пышным погребением. На Саварийской дороге появилась еще одна гробница, увенчанная траурной урной. Позднее умерла старшая дочь. Грациана росла в одиночестве, доверенная надзору рабынь, так как торговая суета отнимала у Виктора почти все время. Вторично он не женился. Но торговец с волнением говорил нам, что Грациана как две капли воды похожа на покойную мать. И лишь потому, что в этом городе жила такая девушка, Карнунт представлялся мне теперь полным очарованья.

Теперь предстояло расставание с тем миром, в котором я неожиданно очутился. По просьбе Вергилиана Виктор обещал устроить меня на одну из барок, что спускаются по Дунаю с товарами в Понт Эвксинский. Оттуда я мог легко попасть в родной город. Но незадолго до моего отъезда из Карнунта боги по-иному распорядились судьбой бедного скрибы.

Однажды Вергилиан и я, — а в последние дни мы не покидали друг друга ни на один час, — очутились в обществе трибуна Корнелина в кабачке «Золотой серп», хотя висевший над дверью серп был самым обыкновенным железным, заржавленным от непогод. Внутри кабачка тоже было довольно неприглядно: очаг с отверстием для выхода дыма, колченогие столы, обрубки дерева для сидения, неизбежная печка с медным котлом для горячей воды, неопрятная служанка. Но Вергилиан утверждал, что беседовать с друзьями в таких кабачках приятнее, чем под портиками, и любил в подобных местах назначать свидания. Впрочем, в тот день шел холодный дождь, и он-то и загнал нас под крышу.

На этот раз беседа не отличалась особенной приятностью. Корнелин, как истый римлянин, говорил мало. Бульбий по обыкновению злословил, Вергилиан, по-видимому, был искренне огорчен, что мне предстояло покинуть Карнунт, а я хоть и радовался возвращению к своим, но теперь, когда отъезд домой сделался осуществимым, тоже грустил, думая о разлуке с Вергилианом и со всем этим миром интересных разговоров и нарядных людей с легкомысленным отношением к жизни. Я, может быть, даже ловил себя на мысли, что никогда больше уже не увижу Грациану, которой я не сказал ни одного слова… В общем не стоило бы и упоминать об этом вечере, если бы он не стал началом многих событий в моей жизни. И вдруг образ Маммеи возник в тумане…

Корнелин против обыкновения охотно пил вино, а затем объявил, что намерен соединиться в браке с одной достойной девицей. Трибуна стали поздравлять, а Бульбий тут же сочинил неприличную шутку по этому поводу, но под взглядом Корнелина умолк.

Вергилиан очень заинтересовался выбором Корнелина:

— Кто же твоя избранница?

— Это пока тайна.

— Этакая дебелая карнунтская красавица, у которой сварливая мамаша? — смеялся Бульбий.

Но и на этот раз Корнелин уклонился от ответа. В конце концов он признался, что ему еще не удалось говорить ни с отцом будущей подруги, ни с нею самой и что он не знает, как это сделать.

Бульбий пожал плечами:

— Кто же будет спрашивать ее согласия! Во всяком случае, ты можешь направить девице послание, написанное по всем правилам эпистолярного искусства. Хочешь, я напишу такое письмо, против которого не устоит ни одно женское сердце?.. Впрочем, лучше попроси об этом Вергилиана. А наш юный друг перепишет послание замечательным почерком.

Вергилиану пришла в голову какая-то мысль. Он спросил Корнелина:

— Когда вы выступаете в поход?

— Через три дня.

— Вы направляетесь в Аквилею?

— В Аквилею.

— А затем?

— Морем в Сирию.

Вергилиан на несколько мгновений задумался.

— У меня есть к тебе просьба. Мой друг должен отправиться в Томы, что на берегу Понта. Виктор обещал найти ему место на одной из барок, плавающих по Дунаю. Но я спрашиваю себя: не лучше ли моему приятелю спуститься с вами в Аквилею, потом плыть в Пирей, а оттуда уже направиться на первом подходящем корабле в Томы? Так он будет иметь случай побывать в Афинах, о которых мечтает, как всякий начитанный юноша. Зайдут ваши корабли в Пирей?

— Мы должны быть там.

Вергилиан взял меня за руку.

— Ты слышишь? Может быть, это путешествие будет более долгим, но так для тебя безопаснее.

— Напиши мне письмо твоим прекрасным слогом, — попросил Корнелин, — и пусть наш каллиграф его перепишет, и я возьму твоего друга с собой. Он приятно использует для себя это путешествие, вместо того чтобы утомлять ноги по крутым и каменистым дорогам.

Так решилась моя судьба. Я запомнил письмо Корнелина почти дословно — столь старательно переписывал его. Оно было составлено Вергилианом в таких выражениях: