В дни революции

   Считаю, что пленники, просидевшие в плену два и более лет, уже достаточно претерпели и надорваны настолько, чтобы их нельзя было считать вполне здоровыми, подлежат возвращению на родину. Этот акт дал бы возможность облегчённо вздохнуть многим миллионам населения всех воюющих стран и был бы актом необходимой гуманности по отношению к этим жертвам настоящей безумной и жестокой войны. И я охотно присоединился бы к предложению, внесённому Австро-Венгерской делегацией об обмене пленниками, взятыми в плен до 1 мая 1915 года. Но я не могу ни присоединиться к нему, ни поддержать, так как знаю, что мой товарищ по делегации, генерал Калишевский, имеет определённый мандат правительства не соглашаться ни на эту меру, ни на транспортировку пленных через фронт. А я принадлежу к тем группам революционной демократии, которые считают для себя обязательным оказывать всяческую поддержку Временному Революционному Правительству, стремящемуся к благу всех народов России, а вместе с тем и благу всех народов мира. И идти на конференции против взглядов и решений Временного Правительства я не нахожу ни возможным, ни допустимым. Вот почему я не могу принять участия в обсуждении настоящего вопроса теперь же, хотя я лично считаю эти меры полезными, не могу тем более, что я не зною мотивов, заставивших Временное Правительство, в лице Военного министерства, отнестись вполне отрицательно к самой мысли о возможности массового обмена и транспортировки через один из пунктов огромного боевого фронта.

   Признавая лично эти меры полезными, я, по возвращении в Россию, постараюсь выяснить эти причины и приложу все усилия к тому, чтобы этот вопрос был пересмотрен Временным Правительством во всей его полноте и решён в том направлении, которое влечёт к наибольшему благу для наибольшего числа людей.

   Но, считая полезным приступить к решению этого вопроса, я должен сказать, что таковое, по моему мнению, может состояться при соблюдении следующих условий. Во-первых, чтобы оно являлось не частичным соглашением России и Австро-Венгрии, но чтобы оно охватывало все воюющие страны обеих коалиций; во-вторых, чтобы это не было обменом пленных голова в голову, а чтобы все без исключения военнопленные, взятые до определённого срока и пробывшие в плену два и более года, были освобождены и возвращены возможно скорее на родину, и, наконец, чтобы все страны обязались не употреблять этих военнопленных не только на фронте, но и для обучения войсковых частей, и чтобы эти обязательства не только точно исполнялись, но и были поставлены под контроль нейтральных делегатов.

   Только при соблюдении этих условий для меня, как представителя российской революционной демократии, может оказаться возможность принять все меры к тому, чтобы поднять этот вопрос во всей его широте перед Временным Правительством России. В противном случае, если союзники Австро-Венгрии не поддержат её предложения, и в этом пункте у них не произойдёт соглашения, и дело обмена военнопленных станет лишь делом частичного соглашения между Россией и Австро-Венгрией, я буду считать это дело слишком частным и не имеющим того огромного общественного значения, которое я ему придаю в сделанной мной постановке.

   Мне не удалось выполнить принятого на себя обязательства.

   На мою родину налетел вихрь таких событий, которые лишили её Временного Правительства, и некому стало утверждать наши постановления. Кажется, и тот Совет крестьянских депутатов, который меня делегировал, уже распущен, и здесь мне не к кому стало обратиться.

   К тому же события на фронте приняли такой оборот, что, быть может, и сам вопрос отпадает.

   Возможно, что мы накануне освобождения всех пленных, отправке их через весь фронт, а не через один из пунктов его.

   Но теперь австро-венгерские пленные уйдут без всяких условий и смогут заполнить редевшие ряды на западном фронте...

   К такому решению вопроса я присоединиться не могу.

   Прежде, чем оставить Копенгаген, я позволю себе остановиться на одном вопросе, на одной детали жизни наших военнопленных.

   Я помню то время, когда, несмотря на постоянные хлопоты и напоминания о необходимости облегчить положение наших пленных и перевезти хотя бы туберкулёзных в нейтральные страны для поправления их здоровья, -- подобно тому, как это сделали для своих французы и англичане, -- старое правительство, пользуясь заключениями департамента полиции, не решалось сделать этого, боясь пропаганды в нейтральных странах.