В долине Аргуна

— Пусть войдут вместе, — сказал Жума и резко положил трубку.

Через минуту открылась дверь, и Бирка прямо у порога бухнулся на колени, пополз к шейху. Тот презрительно оттолкнул его и обратился к Дике:

— Как вам это удалось?

— Не так просто, о солнцеликий. Наши люди проникли во все алкогольные пункты поселка и сперва лишь притворились там сильно пьяными, надеясь в таком виде попасть в вытрезвитель. Но провести несравненную Халипат нам не удалось. Тогда я отдал распоряжение нашим людям напиться на самом деле.

— Я думаю, — тотчас перебил шейх, — мюриды не так-то легко согласились пойти на столь тяжкое нарушение запрета Корана?

— Да, повелитель. Нигде не было ничего, кроме дорогого коньяка, и мюриды некоторое время колебались. Мне пришлось показать личный пример. Правда, потом почти все превзошли меня.

— Аллах вам это простит. Вы действовали в интересах святого дела.

— Теперь мы уже беспрепятственно, на вполне законном основании проникли в вытрезвитель. Остальное, о мудрейший, было делом техники.

— Молодец. Ты получишь большую награду. А ты, — шейх пнул ногой распростертое тело Бирки, — можешь искупить свою вину только безукоризненным выполнением задания сочинской командировки. Теперь же — исчезни с моих глаз, нечестивец.

Бирка, пятясь и без конца отвешивая поклоны, на карачках выполз за дверь. Дика удалился вслед за ним.

Несколько минут длилось тягостное молчание. Наконец Усман решил сделать вид, словно ничего особенною не произошло, что можно продолжать прерванный разговор, к спросил:

— Ханбеков — член секты?

— Формально нет. Но он очень сочувствует нам и во всем помогает. — Шейх, кажется, тоже был расположен продолжить беседу.

— Бескорыстно? Из одной любви к аллаху?

— Ну, нет! Его любовь к аллаху приходится подкреплять то бараном, то гусем, то корзинкой яиц…

— А в каком он сейчас затруднении, если не секрет?

— Секрета нет, — Жума бодро потер лысеющий лоб. — Он, видишь ли, на старости лет завел шашни с моей дальней родственницей Куржани. А ей — она, конечно, член секты, наш человек — пришлось скрыться из Малхан-ирзе. Куда — Ханбекову неизвестно. Он затосковал, захотел любви. И теперь просит, чтобы я помог ему найти его крошку.

— Он действительно влюблен в нее?

— Как ишак! Хотя и женат.

— Это можно прекрасно использовать! Надо тайно обвенчать старикашку на красотке по всем правилам шариата. Пусть у него будет вторая, нелегальная жена. Это еще сильнее свяжет его с нами, он весь будет в нашей власти.

— У тебя золотая голова! — Жума восхищенно хлопнул Усмана по плечу и нажал кнопку звонка. — Сапи!

— Я здесь! — Сапи тотчас появился на пороге.

— Сапи! Ты, конечно, устал, но что делать! На вороном скакуне, который отдыхает уже второй день, тебе придется лететь в Гатин-Кале. Скажи Ханбекову, что я уже вернулся из Калмыкии, но очень занят, не могу его принять. Пусть он пойдет к Хаджимахме, у которого сейчас живет в Гатин-Кале наша дорогая Куржани, и возьмет у нее мое письмо. А письмо это ты сейчас получишь и передашь его Куржани, прежде чем идти к Ханбекову. Ясно?

— Ясно. Все будет сделано, — отчеканил Сапи.

Глава пятнадцатая

Товсултан Казуев сидел на скамье в тени старого орехового дерева и смотрел, как жена развешивает во дворе выстиранное белье. Сегодня у него первый день отпуска. Как хорошо было бы поехать куда-нибудь с Кесират отдохнуть! Она выглядит такой уставшей. Все эти неприятности и столкновения с Ханбековым, происки Жумы и его секты она принимает слишком близко к сердцу. Но, увы, поехать вместе нельзя: у жены сейчас очень много работы в школе, и ее, конечно, не отпустят. «Это белое платье с синими горошками еще недавно так плотно облегало ее стройную фигуру, — печально думал он, — а теперь оно висит на ней, как на вешалке…»

— Кеси! — негромко позвал муж. — Иди посиди со мной, отдохни.

С пустым тазом в руках жена подошла и села рядом.

— Ты, должно быть, проголодался? Сейчас будем ужинать.

Товсултан хотел сказать жене много ласковых слов, спросить, нельзя ли все-таки ей тоже взять отпуск, как вдруг раздался резкий, квакающий голос:

— Добрый вечер, друзья!

Это был Бирка. Ему давным-давно надлежало быть в Сочи, но он очень беспокоился по поводу своих недавних прегрешений перед Жумой и перед сектой, боялся кары и потому еще до отъезда решил обтяпать одно дельце, которое смягчило бы его вину, а может быть, даровало бы даже полное прощение.

— Мир тебе! — ответил Товсултан, подавая нежданному гостю руку.

Кесират тоже поздоровалась и ушла в дом накрывать на стол к ужину. Бирка занял освободившееся на скамье место.

— Знаешь, Товсултан, — бодро начал он, прикрыв глаза куриными перепонками век, — я горжусь, что живу в одном ауле с таким человеком, как ты!

— И я горжусь, что живу в одной республике с таким человеком, как ты, — усмехнулся Казуев.

— А я горжусь, что живу с тобой в одной стране! — перепонки исчезли, и обнажились маленькие остренькие мышиные глазки.

— А я горжусь, что живу с тобой на одной планете, — не уступал Казуев.