В долине Аргуна

— Я опять тебе укажу на пример пророка: первый раз он женился именно в двадцать пять лет, и его первая жена Хадиджа была гораздо старше его. Разве ты это забыла? И кто тебе сказал, что им сто пятьдесят? Им гораздо меньше!

Калимат встала, подошла к телевизору, сняла с него вазу с яблоками. Потом, сказав «Опля!», она вскинула полированный ящик над головой и направилась к Жебиру.

— Пусть совершится сар. Пусть прольется кровь. Убей меня. Но мальчика я вам не отдам.

Жебир остолбенел. Как ни в чем не бывало старушка держала телевизор над головой. Наконец сектант пришел в себя.

— Нет, Калимат, я тебя не стану убивать телевизором. Это не предусмотрено Кораном. Но все-таки сар совершится. И он будет страшен. Ты знаешь людей моей тейпы. Ты помнишь, надеюсь, что мой прапрадед Халим голыми руками ловил тигров…

В это время телевизор от сотрясения, видимо, — а из сети он выключен не был — вдруг заработал. Передавали спортивные новости.

— Последний раз говорю, — старушка потрясла телевизором, — убей меня, но не трогай Салмана.

— Погоди, я, кажется, сам сейчас буду убит, — чуть слышно ответил Жебир.

— Ну, как хочешь. — Калимат повернулась, подошла к столику и поставила на место телевизор.

— Калимат, у тебя есть валидол? — тихо спросил Жебир.

— Как же так, дорогой, — засмеялась старушка, — ты мне сар, а я тебе валидол? Нет у меня валидола. Не держим. Давай-ка, я лучше выведу тебя на свежий воздух, и ты пойдешь домой.

Едва передвигая ноги, опираясь на старушку, Жебир вышел в прихожую. Тут он все-таки присел на скамеечку. Его рассеянный взгляд упал невзначай на кеды, стоявшие в углу.

— Что это такое? — спросил он, видимо немного придя в себя.

— Это? — хозяйка нагнулась и подняла то, на что сектант указывал взглядом. — Кеды. Разве никогда не видал?

— Видал. Но почему они такие маленькие?

— Потому что это мои кеды.

— Зачем они тебе?

— Я в них бегаю.

— Куда?

— Вокруг дома. Для здоровья. Три раза в день. Утром, в полдень и вечером. Я же тебе говорила. Пока ты смотрел телевизор и пил чай, я совершила вечернюю пробежку.

— О милосердный аллах! — Жебир снова схватился за сердце. — Так вот она о чем говорила! Я думал, она о молитвах. Раньше мусульмане знали салят альфаджр — утреннюю молитву, салят аззурх — полуденную молитву, салят альаср — послеполуденную молитву, салят альмагриб — молитву при заходе солнца, салят альиша — молитву в начале ночи, салят альлейль — ночную молитву… А теперь они знают утреннюю пробежку, полуденную пробежку, вечернюю пробежку… Видеть это гораздо труднее, чем ловить голыми руками тигров…

Глава тридцатая

Как ни горько, как ни безнадежно было все то, что Жума узнал о Ханбекове во время прямой трансляции по телевидению из его кабинета, святой шейх все-таки решил предпринять еще одну попытку удержать Сату Халовича в своих тенетах: уж очень важное место занимал Ханбеков в опасной игре Жумы, уж очень тревожно складывалась в последнее время обстановка для секты.

Люди Жумы всюду искали Сату Халовича, пытались гости с ним в контакт, но он не появлялся на улице, не ходил на работу, его телефоны ни дома, ни в райисполкоме не отвечали… Вскоре по всему району распространилась черпая весть о болезни завсельхозотделом. Его обязанности взял на себя Али Сапарбиев.

Жума не верил в болезнь Ханбекова. Он считал, что старик хитрит, решив пересидеть дома тревожные дни. Но в то же время Жума хотел использовать слух о болезни в своих интересах: ведь этот слух давал вполне благовидный повод для визита к болящему. Бирка и Сапи получили указание нанести такой визит.

Выбрав тихий погожий вечерок, друзья-мюриды направились к Ханбекову. Через дверь, открытую в сад, никем не замеченные, они проникли во внутренние покои. В руках у того и другого были традиционные подарки. Ханбеков действительно лежал в постели, дремал.

— Добрый вечер, Сату! Ассалям алейкум! — согласным нежным дуэтом пропели мюриды.

— Что такое? Кто здесь? — тотчас встрепенулся Ханбеков.

— Это мы, твои лучшие друзья. Принесли тебе сердечный привет от святого шейха, нашего беспорочного владыки, посланника аллаха.

Сату Халович болезненно поморщился, брезгливо потряс головой, как от касторки, и отвернулся к стене.

— Уходите отсюда. Я не желаю вас больше знать.

— Сату, — дружелюбно заворковал Бирка, — разве добрый мусульманин встречает так гостей! Посмотри, что мы тебе тут принесли в подарок.

— Знаю я ваши подарки. Дальше дохлого гуся у вас фантазия не работает. Забирайте свою дохлятину и сматывайтесь.

— Вай, вай, как грубо! А мы-то, Сапи, старались. Ну, все равно. Достань-ка японский магнитофон.

Ханбеков трепыхнулся было, чтобы повернуться, но все-таки совладал со своими корыстными чувствами и остался в прежнем положении.

— Включи-ка, Сапи. Там есть одна любопытнейшая пленочка.

Раздался мягкий щелчок, и комнату заполнил отчетливый голос Ханбекова: «Я очень люблю тебя, друг мои, и мысленно обнимаю, но нам есть о чем подумать… Я целую край твоей священной одежды (звук поцелуя)… Ну, прощай, звезда души моей!»