Сколько раз смотрел Коравье на них! Смотрел, когда переполненный счастьем привел в свою ярангу Росмунту – девушку, непохожую на других жителей стойбища,, но такую желанную и любимую… Эти звезды были свидетелями бессонных ночей ожидания сына… Под этими звездами он уходил из стойбища, изгнанный и обреченный на медленную голодную смерть в тундре…
Ночь была по-летнему короткая, но Коравье она показалась долгой. Он часто просыпался, прислушивался к сонному дыханию товарищей. Как только солнце пустило свои лучи в чоттагин и на земляной пол яркими пятнами легли солнечные зайчики, Коравье вышел на улицу.
Солнце зацепилось за вершину горы, освещая косыми лучами стойбище. Над жилищами еще не поднимался дым. Коравье шел вдоль ряда яранг, и под его ногами; мягко пружинила тундра. Он глубоко дышал, вбирая в грудь стылый утренний воздух. Это его родное стойбище. Сколько помнит себя Коравье, порядок, в котором стоят яранги, никогда не нарушался. Все было привычно, прочно, казалось вечным. Лишь после каждой кочевки менялись окрестности. То это были берега большого тундрового озера, то долина реки. Горы то надвигались на стойбище, то уходили далеко к горизонту. Коравье жил в этом стойбище, знал каждого человека в нем, а жизнь все же была полна загадок. Когда его беспокойный ум обращался к тому, чего никто не мог объяснить, страх перед могуществом природы сковывал его…
Хотел бы он возвратиться? Коравье оглянулся, словно услышал вопрос от невидимого собеседника… Да, хотел бы… Но для того, чтобы открыть глаза на красоту мира и жизни другим людям.
Коравье дошел до крайней яранги. Дальше в тундру уходила протоптанная тропинка. Она вела к оленьим пастбищам. По этой же дороге уходил он отсюда…
Коравье хотел уже повернуть обратно, как увидел идущего к стойбищу человека. Это был пастух. Он держал в руке легкий посох, с которым легче ходить по сырой тундре, где качается каждая кочка.
Пастух замедлил шаги, стараясь разглядеть, кто это поджидает его. Коравье пошел навстречу: он узнал своего друга Инэнли, с которым провел не одну ночь возле стада.
– Коравье, ты ли это? – крикнул издали Инэнли.
– Я. Никто другой. Можешь пощупать меня. Совершенно живой и даже не тэрыкы[13]
.– Если бы мои глаза хоть раз обманули, я не поверил бы им! – сказал Инэнли, подбегая. – Значит, ты остался жив! Значит, пустое болтал Арэнкав, когда объявил, что видел тень возле яранги, где ты жил? Как Росмунта? Жива ли она?;
– Все живы, – ответил Коравье. – И Росмунта, и наш сын Мирон.
Инэнли оперся грудью о посох, разглядывая Коравье.
– Неужели они тебя не тронули?.. – продолжал он удивляться. – Это что на тебе надето? Ого, сколько материи!
Он пощупал куртку Коравье и быстро нагнулся:
– Что за кожа у тебя на ногах? Блестит, будто жиром намазанная!
– Это резиновые сапоги – так они по-русски называются, – с достоинством пояснил Коравье и предложил: – Пойдем ко мне в ярангу, много интересного, расскажу.
– Идем! – с радостью согласился Инэнли. – Я тебя так долго не видел!
Друзья шли рядом. Из яранг выглядывали люди, но тут же прятались обратно.
Показалась старая мать Инэнли.
– Инэнли, сынок! Куда ты?
– В гости к Коравье!
– Не ходи! Не ходи к нему! Он тебя заманивает. В его яранге русские.
Инэнли в нерешительности остановился и посмотрел на друга.
– Это правда?
Коравье растерянно пробормотал:
– Да ведь там только один русский! А другие все лыгьоравэтланы[14]
.– Не ожидал, что ты мог так подло меня обмануть и заманить в свою ярангу, – сказал Инэнли и зашагал прочь.
Коравье пошел за ним, торопливо оправдываясь:
– Не хотел я тебя заманивать… У меня против тебя никаких худых мыслей не было… Инэнли, остановись, выслушай меня…
– Не ходи за мной! – сердито крикнул Инэнли. – Отправляйся к своим русским, отступник!
Коравье остановился. Обида комком подступила к горлу:
– Инэнли, друг… Ты еще пожалеешь о словах, которыми обидел меня… Поймешь, что был неправ…
Инэнли скрылся в яранге. Коравье, спотыкаясь, не видя дороги, побрел к себе.
– Что ты такой кислый? Не выспался? – удивленно спросил Ринтытегин, стругавший ножом растопку для костра.
Коравье присел на землю.
– Сейчас мой лучший друг назвал меня отступником…
Ринтытегин отложил нож.
– Кто тебя так назвал? – спросил Праву.
– Инэнли…
Коравье смотрел на огонек разгорающегося костра. Могут ли понять Праву и Ринтытегин, что жизнь, которую он оставил, не так легко вырвать из сердца… Сильно болит сердце у Коравье: оно и там, где сейчас Росмунта и сын Мирон, и здесь, на земле этого стойбища…
– Как же быть? – задумчиво проронил Ринтытегин. – А у меня была мысль оставить здесь дня на два тебя, Праву и Наташу…
– Нечего мне делать в этом стойбище, – грустно ответил Коравье. – Зря я сюда пришел… Чужой стал…
Праву впервые услышал о плане Ринтытегина и обрадовался: за два дня в стойбище можно столько узнать, сделать…
– Я все же останусь, – решительно заявил он.
– И я, – поддержала его Наташа.
– Посмотрим… Посмотрим… – неопределенно пробормотал Ринтытегин.