В долине солнца

Аннабель спешно прошагала мимо билетных киосков и остановилась у павильона 4-H[27], где проходил конкурс пугал. Их там было пятьдесят-шестьдесят, установленных на метлы, торчащие из тюков сена, а двор был битком набит детьми с родителями и судьями. Она влезла на один из тюков и выглянула над толпой, ища Сэнди и Калхуна. Заметила комнату смеха и спустилась, вошла в большую освещенную арку, оказавшись в той части ярмарки, где водные шарики, утиные пруды и тиры уступали аттракционам и шатрам. Когда толпа расступилась, она увидела своего мальчика: он сидел на скамейке рядом с ковбоем в черной соломенной шляпе.

Тревис Стиллуэлл сидел, держа за руку ее сына.

Ей вспомнился свой сон, привиделся слепящий свет мотеля за спиной у Стиллуэлла, теперь превратившийся в длинный горизонт ярмарки, с ним и мальчиком.

Ковбой обратил на нее взгляд. Его глаза были тусклыми и желтыми, как гаснущее пламя. Она увидела, что сквозь его джинсовую куртку сочится кровь, и рука, которой он держал Сэнди, тоже в крови. Она также видела, что он снял кожаную перчатку и положил ее на скамейку – и та была окровавлена. У мальчика на коленях лежал нож, горло ковбоя было затянуто ярко-красными повязками. Увидев все, она вспомнила. Вспомнила кровавые следы у себя на крыльце и в гостиной. Вспомнила кемпер на подъездной дорожке фермерского дома. Женский смех и звук рвущейся плоти, два белых кролика в шкафчике, брошенные ей на колени из зубов ухмыляющегося создания, оборванной женоподобной твари…

О боже.

– Сэнди! – крикнула она.

Мальчик посмотрел на нее, и Аннабель прикрыла рот ладонью, когда увидела, что его глаза были один в один как у нее: ясные, голубые, влажные, без следа серебристой пелены. Сэнди отпустил руку ковбоя и подбежал к матери, оставив окровавленный нож на скамейке.

Рука Стиллуэлла безвольно упала.

Аннабель подхватила сына на руки и пригладила ему волосы.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – О, я люблю тебя. Я люблю тебя.

В комнате смеха вдруг закричали, и ярмарочная толпа в один миг сбавила ход и стала стекаться к месту происшествия. Аннабель поняла: что бы ни случилось – кровь, Стиллуэлл, нож – оно могло все еще продолжаться. Она прижала сына ближе к себе и заозиралась.

«Где Калхун? Его нигде нет».

Сэнди отодвинулся от маминой блузки, хотя руками по-прежнему обвивал ее шею. Он смотрел на ковбоя, который сидел на скамейке и тяжело сглатывал кровь, так что у него подпрыгивал кадык. Аннабель также видела, что Стиллуэлл пытался заговорить, его губы формировали слова, которые терялись в шуме карнавала.

– Хочешь, – проговорил Стиллуэлл, рассеянно глядя в землю. Затем влажно кашлянул. – Хочешь прокатиться на вон том колесе, – сказал он и сглотнул. Кровь полилась у него из шеи. Он закрыл глаза и открыл их снова. Посмотрел на мальчика. – Как думаешь, – продолжил он, – умыкнуть билетик?

Сэнди посмотрел на пачку билетов, торчащую из левого кармана его вельветовых брюк. И тихо ответил:

– На колесо нужно четыре билета.

– Четыре, – повторил Стиллуэлл.

Аннабель видела, что он уже едва дышал. Глаза его тускнели, кровь сочилась сквозь куртку, в области живота она стала еще темнее, и пятно не прекращало расширяться.

– Идите все со мной, – сказал Стиллуэлл, – если желаете.

Аннабель собиралась уже увести сына, чтобы пойти искать Калхуна, – вокруг комнаты смеха теперь раздавались возбужденные голоса, какой-то мужчина кричал: «ВЫЗОВИТЕ ВРАЧА, ЗДЕСЬ ЕСТЬ ВРАЧ?», – когда Сэнди выскользнул из ее объятий и, повалившись на землю, тут же вскочил и устремился к Стиллуэллу. Аннабель бросилась за ним и оттащила его за плечи, но мальчик все же успел взять окровавленную руку Стиллуэлла и вложить в нее четыре билета. Сэнди сложил ковбою пальцы на животе, поодаль от ножа, который лежал на скамейке, будто мертвая рыба на берегу. Когда Аннабель снова подхватила сына на руки, мальчик плакал. Она держала его, как малыша, целовала в макушку и снова и снова приговаривала, что любит его. И эти слова уносили ее прочь от скамейки, от комнаты смеха, от толпы.

Шум стоял громкий, почти как на самой ярмарке.

Вдали ревели сирены.

Кричала женщина.

Тревис закрыл глаза и прислушался к музыке – ему было все равно, что играло. Ему показалось, будто он услышал какой-то фрагмент. Последнюю песню, хотя он и не мог разобрать слова. Почувствовал запах горчицы и уксуса, что доносился из мусорного бака неподалеку. Он открыл глаза и опустил глаза на свой живот. Билеты в его руке качались на ветру, как цветы на могиле. Увидел свой боевой нож на скамейке, где его оставил мальчик. Закрыл глаза. Открыл. Снова закрыл.

«Возьму-ка эти билеты, – подумал он. – И с ними уйду».

Безо всякой музыки, его унесло…