Совтникъ быстро отвернулся, подошелъ къ окну и углубился въ темную даль. Сильный втеръ съ шумомъ и свистомъ гудлъ между деревьями, а въ красныхъ полосахъ свта отъ лампы кружились снжныя хлопья и быстро мнялись одна за другою, какъ мучительныя мысли въ его голов. Онъ нсколько минутъ тому назадъ боролся съ собою, и хотлъ сознаться во всемъ только одной Флор, но теперь видлъ, что именно ей и нельзя было сказать ни одного слова; такъ какъ гордая, самолюбивая двушка непремнно прокричала бы его признаніе всему свту, хоть и не изъ любви къ Бруку, а просто, что-бъ оправдать передъ людьми выборъ своего сердца, или врне сказать своего ума.
Между тмъ Генріэтта стояла передъ бабушкою, съ видомъ насмшки и негодованія.
– Такъ ты только изъ боязни къ свтской молв хочешь, что-бъ сестра не вмшивалась въ это дло? Такимъ манеромъ она очень дешево отдлается. Ты, конечно, одобришь ее, если она съуметъ искустно скрыть вроломство? Впрочемъ, бабушка, теб нечего бояться скандала, ты живешь въ салонахъ и знаешь, что общество съ особенною снисходительностью смотритъ на гршниковъ высокаго полета…
– Я попрошу тебя, Генріэтта, провести остальную часть вечера у себя въ комнат, – сказала президентша серьезно. – Съ твоею раздражительностью невозможно возвратиться въ салонъ.
– Какъ желаешь, бабушка! Пойдемъ, Гансъ, – сказала Генріэтта прижимая птичку къ своему лицу, – мы очень рады удалиться, ты тоже не любишь старыхъ придворныхъ дамъ, а медицинскаго совтника Бера можешь больно клюнуть въ палець, когда онъ кормитъ тебя сахаромъ. Прощай, бабушка – до свиданія, Морицъ! – Съ этими словами она переступила порогъ, но потомъ снова обернулась. – Эта упрямая особа, – сказала она, – вроятно не удержится на дорог, предписанной покойнымъ отцомъ; при его жизни она не смла такъ вольничать, онъ ни за что не позволилъ бы ей взять назадъ слово, данное честному человку.
Сказавъ это она ушла, но слышно было, какъ душившія ее слезы неудержимо хлынули изъ ея глазъ.
– Слава Богу, что она наконецъ ушла, – сказала Флора, – право, нужно сильно владть собою, чтобы не потерять съ нею всякое терпніе.
– Я никогда не забываю, что она больная, – сухо замтила президентша.
– Въ нкоторомъ отношеніи Генріэтта права, – робко сказалъ совтникъ.
– Думай, что хочешь, Морицъ, – возразила Флора, – только прошу тебя не усиливать твоимъ вмшательствомъ мою внутреннюю борьбу. Я привыкла справляться съ собою сама, и хочу поступить также и въ настоящемъ случа. Впрочемъ вы можете быть покойны я сама не охотница до жестокихъ мръ и прибгну къ нашему общему союзнику – времени. – Затмъ она взяла со стола бокалъ и освжила свои губы нсколькими каплями краснаго вина, между тмъ какъ бабушка намревалась вернуться къ гостямъ.
– Еще одно слово, Морицъ! – сказала она, берясь за ручку двери. – Что теперь будетъ съ Кети?
– Это намъ ршитъ духовное завщаніе, – отвчалъ совтникъ, вздохнувъ нсколько свободне. – Я ничего не знаю о распоряженіяхъ мельника; Кети его единственная наслдница, но вопросъ въ томъ: утвердилъ ли онъ ее въ этомъ прав? Онъ никогда не питалъ къ ней особенной любви, потому что ея рожденіе стоило жизни его дочери… Во всякомъ случа она должна будетъ пріхать сюда, хоть на короткое время.
– Успокойся, она не прідетъ; Кети до сихъ поръ крпко держится за юбку своей гувернантки, какъ и при жизни отца, – сказала Флора, – прочти только ея письма.
– Да это, пожалуй и лучше, если она не прідетъ, – замтила президентша съ видимымъ удовольствіемъ. – Откровенно говоря, я не очень желаю принять ее подъ свое покровительство, и постоянно длать ей замчанія… Я никогда не любила ее, не потому, что она была дочерью „той“ – я стою выше всякихъ предразсудковъ, – но она ежеминутно бгала на мельницу, обсыпала мукою свои косы и платье и была всегда довольно упрямаго характера.
– Да, это типъ простонароднаго ребенка, а все таки папаша любиль ее больше, чмъ насъ, – сказала Флора съ насмшкою.
– Это теб такъ казалось, потому что она была младшая, – возразила президентша, – онъ всхъ васъ любилъ одинаково. Ты пойдешь со мною, Морицъ?
Онъ поспшно всталъ и они оба удалились.
Оставшись одна, Флора позвонила.
– Возьми бумаги и вс письменныя принадлежности и отнеси ихъ ко мн въ спальню, я буду тамъ писать. Помни, что меня ни для кого нтъ дома, – сказала она вошедшей горничной.
Огненная полоса въ саду исчезла, но изъ оконъ гостинной блый свтъ сильно сіялъ далеко за полночь… Коммерціи совтникъ сидлъ за карточнымъ столомъ. При его появленіи гости обратились къ нему съ привтливыми фразами и съ дружескими поклонами, что значительно успокоило его. Въ сред этихъ важныхъ аристократовъ и богатыхъ коммерсантовъ онъ нашелъ полное оправданіе своего образа дйствій и самъ не понималъ больше мучительныхъ сомнній, которыя онъ претерпвалъ нсколько часовъ тому назадъ.