Спшившій молодой человкъ могъ теперь ясно видть группы собравшихся гостей и внутренно чувствовалъ спокойствіе, приближаясь къ дому; не только русые и темные локоны, мягкія, гибкія, женскія и двичьи фигуры, но и весенніе геніи, разрисованные на потолк, простиравшіе руки, наполненныя анемонами и майскими цвтами, призывали его скоре въ уютную гостинную, въ которой расположились множество чепцовъ почтенныхъ матронъ, и сдыя головы пожилыхъ кавалеровъ. Какія тутъ встрчались громкіе имена! Офицеры въ высокихъ чинахъ, кавалерственныя дамы [1]
и сановники министерства сидли за карточными столами и окружали тлющійся каминъ, углубившись въ мягкія бархатныя кресла. Старый, гордый медицинскій совтникъ Беръ также находился между ними и каждый разъ, какъ ему приходилось сдавать карты, разноцвтные лучи ярко сверкали изъ его брильянтовыхъ перстней, – подарковъ царственныхъ особъ. И вс эти гости были собраны въ его дом, у коммерціи совтника Ремера. Ярко-красное вино въ стаканахъ было изъ его погреба и свжая, душистая земляника, которую лакеи разносили въ хрустальныхъ, высокихъ вазахъ, была тоже куплена на его деньги. Президентша Урахъ была бабушка его покойной жены; она съ неограниченною властью распоряжалась его кассою и разыгрывала роль хозяйки въ дом вдовца.Совтникъ обогнулъ уголъ дома съ западной стороны; здсь были освщены только два окна нижняго этажа, въ одномъ изъ нихъ горла висячая лампа и такъ далеко разливала яркій отблескъ красныхъ гардинъ, что блая, мраморная статуя рчной нимфы передъ рощицей была облита чуднымъ, розовымъ свтомъ. Ремеръ покачалъ головой, вошелъ въ домъ, сбросилъ шинель на руки вбжавшаго лакея и переступилъ порогъ комнаты съ пунцовыми занавсями. Въ этой комнат все было красное: обои, мебель, даже коверъ, растилавшійся по всему полу были темно-пурпуроваго цвта.
Подъ висячею лампою стоялъ письменный столъ, очень оригинальнаго фасона, въ китайскомъ вкус, полированный чернымъ лакомъ съ золочеными вточками и различными арабесками; это былъ рабочій столъ въ полномъ смысл этого слова; раскрытыя книги, стопы бумагъ и газеты покрывали его широкую доску; кром того на немъ лежалъ еще массивный манускриптъ съ брошеннымъ на него карандашемъ, а рядомъ на серебряномъ подносик стоялъ тонкій бокалъ, до половины наполненный темнымъ рубиновымъ виномъ. Въ этой комнат присутствіе цвтовъ было невозможно и ни одна птичка не имла права нарушать тишину своими звучными пснями. Во всхъ четырехъ углахъ этого кабинета, на колоннахъ изъ чернаго мрамора стояли бюсты въ натуральную величину изъ того-же мрамора, такъ что строгое очертаніе головъ придавало выраженію ихъ лицъ что-то суровое и рзкое; во всю длину одной изъ стнъ былъ поставленъ книжный шкафъ, чернаго дерева съ золотыми украшеніями, сверху до низу наполненный толстыми томами въ красныхъ сафьянныхъ переплетахъ, фоліантами въ кожанныхъ оберткахъ и цлыми стопами старыхъ брошюръ. Можно было предположить, что этотъ густой красный цвтъ былъ избранъ только какъ основной грунтъ, что бы ясне показать серьезную мысль въ устройств всей комнаты.
Какъ только совтникъ переступилъ порогъ этого кабинета, дама, ходившая тутъ взадъ и впередъ, моментально остановилась посреди комнаты. Она была такъ блдна и такъ рзко отдлялась отъ краснаго ковра, что можно было подумать, она тоже недавно пришла съ улицы и не успла еще обогрться.
Мягкія складки кашимироваго платья падали вокругъ ея стройной тальи и обрисовывали ея прекрасныя формы. Она была чрезвычайно хороша, хотя уже не первой молодости, съ тонкимъ римскимъ профилемъ и нжными, подвижными чертами лица. Волосы ея были пепельнаго цвта и вились мелкими воздушными кольцами вокругъ головы и шеи. Это была Флора Мангольдъ, невстка совтника Ремера, сводная сестра его покойной жены.
При вход зятя она сложила руки на грудь и посмотрла на него съ напряженнымъ ожиданіемъ.
– Почему ты не тамъ, Флора? – спросилъ онъ, указывая пальцемъ по направленію къ зал.
– Такъ ты думаешь, что я способна присутствовать при бабушкиномъ вечернемъ засданіи, слушать ихъ сплетни и смотрть, какъ они вяжутъ чулки и свивальники для бдныхъ дтей? – отвтила она немного разсердившись.
– Но тамъ есть и мужчины, Флора.
– Точно они меньше занимаются сплетнями, не смотря на свои чины и эполеты!
– Ты не въ дух, дорогая моя, – сказалъ Ремеръ, слегка засмявшись, усаживаясь въ кресло.
Флора рзкимъ движеніемъ откинула голову назадъ и еще крпче скрестила руки на груди.
– Морицъ, – сказала она задыхаясь, какъ бы борясь съ собою, – скажи мн правду – говорятъ мельникъ умеръ подъ ножомъ Брука?
Ремеръ вскочилъ.
– Что-за идея! Для васъ, женщинъ, ни одно несчастіе не кажется довольно чернымъ.
– Морицъ, прошу тебя говорить поделикатне, – прервала его Флора, съ гордымъ наклоненіемъ головы.
– Я, конечно, питаю полное уваженіе къ твоей личности и отдаю должную дань твоему уму, но разв ты поступаешь лучше другихъ?