В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

– Такъ, такъ!… впрочемъ ты становишься стара, стара и дряхла, Тереза. Характеръ теряется… Ну, вотъ! Слдовательно, можно поговорить опять о старыхъ временахъ! или лучше, я покажу теб нсколько нумеровъ берлинскихъ газетъ. Тамъ каждый день пишутъ, что у маіорши Люціанъ знаменитая невстка. Но ты можешь быть, спокойна Тереза, твоего сына при этомъ не упоминаютъ. У такихъ театральныхъ знаменитостей мужъ обыкновенно нуль, ничто, тнь, которую торжествующая дама неизбжно тащитъ за собой по пятамъ – онъ только мужъ своей жены, исполняетъ должность секретаря – блестящая карьера, о какой только можетъ мечтать самая смлая фантазія честолюбивой матери, и живетъ конечно исключительно блестящими доходами, получаемыми отъ балетныхъ прыжковъ его супруги…

– Этого ты самъ не думаешь, – ршительно прервала она, хотя нсколько глухимъ голосомъ, какъ бы сквозь зубы.

Она давно оставила работу и встала со стула. Какая страшная буря происходила въ ней, доказывало тяжелое прерывистое дыханіе, высоко поднимавшее грудь и сильное дрожаніе руки, которой она оперлась на столъ.

– Онъ учился и можетъ самъ зарабатывать себ хлбъ.

Совтникъ грубо засмялся.

– Ты думаешь, онъ дйствуетъ на поприщ юриста такъ же, какъ его супруга на сцен, т. е. перезжая изъ одного европейскаго города въ другой?

Лицо ея вдругъ какъ бы прояснилось.

– А ты знаешь наврное, что онъ съ ней?

Бываютъ минуты, когда самый наглый человкъ не ршится клеветать на умершаго. Совтникъ заложивъ руки на спину, подошелъ къ окну и сталъ осматривать небо со всхъ сторонъ, какъ бы изслдуя погоду. Онъ пожалъ плечами.

– Я долженъ признаться, – сказалъ онъ, не поворачиваясь къ ней, – что я до сихъ относился къ этому очень равнодушно, мн и въ голову не пришло справиться объ этомъ – какое мн дло до испорченнаго, отвергнутаго члена семьи, съ которымъ все покончено, – для этого надо быть совсмъ безхарактернымъ, невмняемымъ, сдлаться тряпкой… А ты, какъ мн кажется, надешься, что этотъ ненавистный бракъ расторгнутъ! Милая Тереза, не всякій человкъ обладаетъ такой нравственной силой и присутствіемъ духа, съ какими ты нкогда свергла свое иго и дала своему мужу отставку.

Она сжала руки и судорожно прижала ихъ къ груди, между тмъ какъ лицо ея медленно обращалось къ говорившему. Онъ подвергалъ ее страшной пытк, ея постоянный совтчикъ и помощникъ во всемъ, когда нужно было поддержать вольфрамовское упрямство. Теперь она поняла ненависть согражданъ къ своему бывшему бургомистру, теперь, когда его язвительный языкъ обратился на нее самое.

Онъ подошелъ къ ней.

– Я долженъ теб напоминать, какъ ты привыкла дйствовать, – сказалъ онъ, возвышая голосъ; – я долженъ теб напомнить, что ты, какъ мужчина, предпочла лучше разорвать ненавистныя узы, чмъ подчиниться. Такія разорванныя узы никогда не возстанавливаются, это значило бы навлечь на себя всеобщее порицаніе и отъ этого теперешній глава вольфрамовскаго рода суметъ удержать члена своей семьи, – это во-первыхъ, во-вторыхъ я напомню теб твои собственныя слова, что ты свое состояніе, собранное грошами и пфеннигами нашими честными предками, никогда не дашь проматывать театральнымъ плясунамъ. Разв ты измнила свой взглядъ на это? Пусть такъ, но я не измнилъ своего.

Онъ ударилъ кулакомъ по столу.

– Теперь я требую этого наслдства для тхъ, которые въ настоящее время носятъ имя Вольфрамовъ, и которые будутъ его носить въ будущемъ.

– Это стояло всегда на первомъ план и вокругъ этого все вращается, – простонала она, вдругъ прозрвъ истину.

– Думай, что хочешь, я пойду путемъ, который мн указываетъ мой долгъ, – сказалъ онъ холодно. – Совтую теб, Тереза, берегись вступать въ борьбу со мной. Ты останешься не при чемъ со всей своей театральной родней, будь уврена.

Онъ снова подошелъ къ окну, отворилъ его и отдалъ проходившему по двору работнику какія-то приказанія, такъ спокойно и равнодушно занимаясь хозяйственными длами, какъ будто передъ этимъ въ столовой говорилось лишь о самыхъ обыденныхъ вещахъ.

Между тмъ маіорша вышла изъ комнаты. Она бросила вс домашнія дла и ушла въ свой мезонинъ…

Запугать эту женщину было невозможно; разъ она сознавала свои права, она ничего не боялась, она уже однажды справилась съ тмъ, кто вздумалъ коснуться ея неоспоримой собственности, и она просто осмяла бы притязанія и угрозы своего брата, еслибы ее не поразило прямо въ сердце горькое разочарованіе по поводу его отношеній къ ней… Итакъ, это не братская любовь и самоотверженіе привязывали его къ ней! Онъ поддерживалъ ее въ непреклонной жестокости, онъ съ теченіемъ времени все боле и боле намренно отталкивалъ ее отъ ея сына, не изъ братской преданности и убжденія, что сестра права и поступаетъ справедливо, и ее надо поддержать въ этомъ, а единственно изъ безумнаго обожанія своего единственнаго потомка, которому онъ такимъ образомъ хотлъ доставить большое наслдство.