В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

Донна Мерседесъ почувствовала, что у нея отъ волненія вся кровь прилила къ сердцу, и содрогнулась. Эта мать, въ которой любовь и раскаяніе одержали верхъ, и не подозрвала, что искупленіе уже было невозможно, что у нея нтъ боле сына, которому бы она могла сказать: „приди къ сердцу матери“. Отвернувшись, грубо и рзко задала она этотъ вопросъ – остатокъ упрямства и непреклонности еще боролся въ ней съ чувствомъ – но съ трудомъ подавляемая радость выражалась въ чертахъ и въ затаенномъ дыханіи, съ которымъ она ожидала утвердительнаго отвта. Она считала недостойный союзъ разорваннымъ и надялась на вдвойн радостное соединеніе съ сыномъ, посл того какъ ненавистный разлучившій ихъ элементъ былъ удаленъ. He получая отвта, она съ изумленіемъ подняла глаза на молодую женщину и увидла, что она страшно измнилась въ лиц.

– Почему же вы не отвчаете? – спросила она и подошла такъ близко къ донн Мерседесъ, что та, казалось, слышала сильное біеніе ея сердца. – Разв вы не слыхали, о чемъ я спросила васъ? Я хочу знать, разстался ли онъ съ этимъ ничтожнымъ созданьемъ…

– Да, но не такъ какъ вы думаете, – возразила донна Мерседесъ, заикаясь, – глубокое состраданіе и горячее сочувствіе слышались въ ея нжномъ тон.

Лицо маіорши и даже губы вдругъ помертвли, и брови сдвинулись надъ широко раскрывшимися отъ ужаса глазами.

Донна Мерседесъ со слезами на глазахъ схватила ея руки и притянула ее къ себ.

– Неужели вы думаете, что Феликсъ послалъ бы сюда дтей безъ себя? Что онъ, посл того какъ сынъ его принесъ домой знакъ вашего прощенія, не явился бы немедленно къ вамъ?…

– Умеръ! – простонала маіорша. Она вырвалась отъ нея, схватилась обими руками за голову и упала на землю, какъ дерево, подрзанное пилой у самаго корня.

Между тмъ сбжавшаяся было въ садъ прислуга разошлась и осталась только одна Дебора. Она подбжала въ испуг и помогла своей госпож поднять упавшую.

Маіорша не потеряла сознанія, – страшная сила неожиданнаго удара мгновенно лишила ее нравственной власти надъ собой.

Она поднялась и устремила сухіе неподвижные глаза въ пространство… Все рушилось разомъ: вольфрамовское упорство, дикая ревность, воображаемая, основанная на сухихъ принципахъ непогршимость, а также и послдняя блаженная, возродившаяся посл страшной душевной борьбы надежда!

„Я не хочу никогда боле тебя видть, даже посл смерти“, сказала она отверженному сыну съ необычайнымъ хладнокровіемъ, а теперь… теперь она рада была бы отправиться на край свта и разрыть собственными ногтями землю, покрывавшую его, чтобы хоть одинъ разъ еще увидть того, кого она воспитывала съ суровой холодностью, скрывая въ себ материнское чувство. Она хотла бы теперь щедро разсыпать на могил своего ребенка это скрытое богатство любви и нжности, на которыя при жизни его она была такъ скупа ради принципа… He сама ли она была виновата, что онъ свое молодое восторженное сердце, обреченное на жестокія лишенія, отдалъ первому встрчному существу, нжно, съ любовью прильнувшему къ нему?…

Она поднялась съ земли, куда низвергла ее карающая рука возмездія, и растерянно смотрла кругомъ, какъ бы не узнавая ни мстности, ни себя самой въ женщин, безсильно схватившейся за стволъ сосны, – ей казалось, что кровь остановилась въ ея жилахъ, что сердце не бьется въ груди, да и къ чему? Зачмъ? Стоитъ ли еще жить? И не замкнула ли она для себя небеса своими преступными словами?

Нельзя было себ представить той ужасной перемны, какая въ нсколько минутъ совершилась съ этой женщиной. Она пришла сюда величественная, полная достоинства, а теперь надломленная душей и тломъ безпомощно хваталась за твердый стволъ дерева.

Донна Мерседесъ, сильно взволнованная, подняла маленькую Паулу съ земли.

– Обними бабушку, дитя мое, – сказала она.

Малютка при паденіи этой большой сильной женщины закричала отъ испуга и схватилась за платье тетки. Она еще со страхомъ смотрла на искаженное скорбью лицо, къ которому ее близко поднесли, но слово „бабушка“ имло на нее такое же чарующее дйствіе, какъ и на ея брата. Она крпко обвила своими маленькими обнаженными ручками шею маіорши и прижалась своей нжной горячей щечкой къ ея холодному лицу.

– Дтей завщалъ онъ вамъ, – сказала глубоко взволнованная донна Мерседесъ, когда маіорша, вздрогнувъ отъ прикосновенія малютки, оставила стволъ, буквально вырвала у нея изъ рукъ двочку и съ страстнымъ порывомъ, обливаясь слезами прижала ее къ себ.

– На меня возложена была обязанность привезти къ вамъ его любимцевъ, чтобы вы взяли ихъ подъ свое покровительство и замнили имъ отца и мать.

Донна Мерседесъ боялась, что этотъ страшный ударъ лишитъ несчастную женщину языка. Невыразимая душевная скорбь отражалась на ея лиц, но уста не издавали ни одного звука… Она съ своимъ проницательнымъ взглядомъ, и руководствуясь какимъ то страннымъ внутреннимъ сродствомъ, тотчасъ же поняла характеръ этой женщины, но, несмотря на это, она не могла себ представить, что та, уединившись съ презрніемъ къ людямъ и съ необузданнымъ высокомріемъ, почти разучилась говорить изъ боязни, чтобы какъ нибудь не сорвалась съ устъ ея жалоба.