В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

Для донны Мерседесъ утонченная роскошь была, очевидно, необходима, какъ воздухъ; это былъ элементъ, въ которомъ она находилась съ минуты своего рожденія и жила, балованная и лелянная; и эта самая женщина въ минуты опасности не подумала даже укрыться въ свое безопасное помстье, а бросилась въ центръ ожесточенной борьбы; изнженное ухо не испугалось пушечной пальбы и научилось слушаться грубой команды, нжныя ноги ходили по терновнику и колючимъ кустарникамъ, тонкія, украшенныя кольцами руки крпко сжимали смертоносное оружіе, а постель съ атласными одялами была замнена жесткой землей съ грубымъ солдатскимъ плащемъ, и вмсто кружевного полога надъ отдыхающей у бивачнаго огня разстилалось покрытое тучами небо.

Да, она была безпощадна и неумолимо жестока къ своему собственному изнженному тлу, когда дло касалось великаго вопроса, передъ которымъ она стояла съ неумолимой фанатической ненавистью къ тмъ, которые „безо всякаго на то права“ стремились достигнуть достойнаго человка существованія. „Люди?!“ воскликнула она недавно съ оскорбительной насмшкой въ разговор о возмутившихся неграхъ, можно было тогда подумать, что она принадлежитъ къ числу тхъ жестокихъ владтельницъ плантацій, которыя вмсто подушекъ для булавокъ употребляли тло своихъ рабынь, a между тмъ она такъ кротко и ласково говорила всегда съ Якомъ и Деборой. Изъ этихъ ли гордыхъ устъ исходили такіе нжные звуки?… Дебора съ испуга и огорченія сама захворала; она лежала въ дтской и съ какимъ-то ребяческимъ страхомъ отказывалась принимать прописанное ей лкарство. Баронъ Шиллингъ слышалъ, какъ заботилась о ней Мерседесъ, какъ кротко и съ какимъ неистощимымъ терпніемъ уговаривала ее; она даже не допускала, чтобы кто нибудъ, кром ея самой подавалъ пищу или поправлялъ постель „старой врной служанк“.

Она явно выражала ненависть къ Германіи, съ тхъ поръ, какъ ступила на нмецкую почву и дышала нмецкимъ воздухомъ, но она читала и покупала почти только нмецкія книги; на роял лежали Бахъ, Бетховенъ и Шубертъ, а различныя рукописи на ея письменномъ стол доказывали, что и писала она преимущественно на нмецкомъ язык… Къ этому рабочему столу баронъ Шиллингъ подходилъ только тогда, когда который нибудь изъ докторовъ сидлъ подл него, прописывая рецептъ. Тамъ шопотомъ говорили о состояніи маленькаго паціента иногда, можетъ быть, доле, чмъ нужно, такъ какъ оконная ниша съ зеленой шелковой гардиной была въ высшей степени интересна. Донна Мерседесъ и на этомъ ограниченномъ пространств воспроизвела маленькій уголокъ своего американскаго отечества.

Тутъ вислъ написанный масляными красками портретъ ея матери гордой испанки, такой же поразительной красавицы, какъ ея дочь, съ распущенными „цыганскими волосами“, подобранными на вискахъ жемчужными нитями, съ гибкой, стройной, но величественной фигурой, одтой въ бархатъ фiолетоваго цвта; жемчужныя застежки схватывали тамъ и сямъ тяжелыя складки, а на плечахъ, гд небольшія рукавчики оттняли чудныя, точно мраморныя руки и шею, прицпились блестящія бабочки, готовыя, казалось, каждую минуту вспорхнуть. Да, олицетвореніемъ высокомрія была эта вторая жена, которая сумла завладть величественно прекраснымъ маіоромъ Люціанъ посл того, какъ онъ потерплъ крушеніе въ своей жизни… Его фотографiя висла подъ ея портретомъ, а подл него сынъ его Феликсъ; оба портрета были окружены небольшими прелестными акварельными ландшафтами, видами люціановскихъ владній до начала войны. А на письменномъ стол, среди драгоцнныхъ бездлушекъ въ овальной бронзовой рам стоялъ портретъ молодого человка, очень красиваго, но безъ всякаго выраженія въ лиц.

– Бдный Вальмазеда, – сказала однажды Люсиль своимъ ядовитымъ тономъ, замтивъ, что взглядъ барона остановился на портрет; – онъ былъ милый прекрасный человкъ, но хорошо сдлалъ, что умеръ. Онъ, знаете ли, былъ не очень уменъ… Мерседесъ была помолвлена за него пятнадцати лтъ, тогда они еще подходили другъ къ другу, но потомъ она сдлалась такъ умна, что ему было далеко до нея, – они и года не прожили бы въ супружеств, Боже, что я говорю, не только года, а и четырехъ недль. Вражеская пуля во время покончила съ нимъ – въ разгар его иллюзій, – Мерседесъ была подл него и приняла его въ свои объятія. „Блаженная смерть ”, конечно подумалъ онъ.