В доме Шиллинга

— Въ дом моей мамы, хотите вы сказать — папа живетъ въ Петербург… Да, князь бываетъ у насъ каждый день. Бабушка очень дорожитъ имъ, потому что онъ очень знатенъ и придаетъ нкоторый блескъ нашему салону. Но мама, такъ же, какъ и я, не придаемъ ему никакого значенія — онъ такъ старъ и скученъ, какъ вамъ извстно. Меня онъ, какъ дитя, кормитъ конфектами, а маму посл спектаклей положительно засыпаетъ цвтами…

— Когда?! — спросила баронесса, точно не разслышавъ.

— Боже мой! Посл спектаклей! Ахъ, да, вдь вы не знаете! Разв мое имя вамъ не показалосъ знакомымъ? — вскричала Люсиль съ наивной веселостью. — Были вы когда нибудь въ Берлин?

— Да, я была тамъ.

— Въ такомъ случа немыслимо, чтобы вы не знали мамы. Первая знаменитая танцовщица Манонъ Фурніе…

— А?! — лаконически прервала молодая женщина и свернула свою работу. — Я очень рдко посщаю театръ, — добавила она протяжно и сухо. Легкая краска покрыла ея щеки, и она избгала смотрть на двушку.

Она встала и пошла къ накрытому чайному столу, стоявшему посреди комнаты подъ фонаремъ, свтъ котораго падалъ на изящную посуду, ослпительно блествшую и сверкавшую.

— Господи, какая она длинная! — казалось, говорили широко открытые удивленные глаза Люсили, когда она слдила за молча двигавшейся фигурой баронессы. Покойное срое домашнее платье болталось на ея длинной фигур съ впалой грудью и сутуловатой спиной и длиннымъ шлейфомъ спускалось на коверъ… Но несмотря на ужасно длинныя руки и небрежныя лнивыя движенія въ ней было много граціи, когда она хозяйничала у чайнаго стола. Она зажгла спиртъ подъ серебрянымъ чайникомъ, внимательно осмотрла три чашки, поставленныя на поднос и тщательно осмотрла порцію чаю… Она ни разу не взглянула больше на молодую двушку, которая, играя съ примирившейся съ ней Минкой, внимательно наблюдала за всми движеніями баронессы.

— Дома это моя обязанность, — болтала она, — вс хвалятъ мой чай, только одинъ баронъ Шиллингъ всегда мучилъ меня, — ему такъ трудно угодить чаемъ.

При этихъ словахъ низко опущенная блокурая голова молодой, повидимому, апатичной женщины быстро поднялась; вс ея мускулы напряглись, и она слушала едва переводя духъ.

— Мой мужъ бывалъ въ дом вашей матери?

— Очень часто! Разв вы этого не знаете? Феликсъ всегда говорилъ, что онъ, какъ живописецъ, длаетъ наблюденія въ нашемъ салон. У насъ бываютъ много красивыхъ и интересныхъ женщинъ. Онъ также срисовалъ маму…

— Онъ нарисовалъ танцовщицу Фурніе, говорите вы?

Въ ум молодой двушки вдругъ мелькнулъ лучъ свта. Баронесса говорила такимъ тономъ, будто у нея кипло во впалой груди, и съ какимъ рзкимъ презрніемъ произнесла она слова: «танцовщица Фурніе». При этомъ посуда зазвенла въ ея дрожащихъ рукахъ такъ, что можно было подумать, что въ слдующую минуту она покатится по полу.

Какъ, эта длинная некрасивая особа сметъ еще быть ревнивой! Какъ большая часть хорошенькихъ молоденькихъ двушекъ, Люсиль была безпощадна къ некрасивымъ женщинамъ, осмливавшимся предъявлять свои права. Ея большіе глаза вдругъ сдлались зелеными и въ нихъ засверкало злорадство. Она поднялась съ мста, съ улыбкой оправила платье и приблизилась на нсколько шаговъ къ чайному столу; это движеніе заставило болзненно согнувшуюся баронессу снова облечься въ свою недоступность.

— Что же удивительнаго въ томъ, что баронъ Шиллингъ нарисовалъ красивую женшину? — спросила Люсиль, насмшливо улыбаясь, причемъ сверкнули ея блые, какъ жемчужины, зубы. — Говорятъ, во всей фигур мамы видно хорошее происхожденіе, — она не безцвтно блокура, не суха и не длинна: у нея роскошные черные волосы, а ея плечи и руки славятся у художниковъ. Баронъ Шиллингъ рисовалъ ее не въ ея роли, а въ роли Дездемоны, — она очаровательна въ бломъ атлас, соскользнувшемъ съ плечъ и съ рукой, поднятой къ арф.

Она умолкла на минуту, — ей вспомнилось, въ какомъ пренебреженіи валялась на полу у ногъ этой женщины папка съ его рисунками.

— Баронъ Шиллингъ прекрасно рисуетъ, — прибавила она, и въ глазахъ ея отразилось торжество, потому что щеки молодой женщины покраснли отъ внутренняго волненія. — Профессоръ В. говоритъ о немъ, что онъ далеко не дилеттантъ, что онъ огромный талантъ и что онъ сдлается знаменитымъ.

Между тмъ баронесса опустилась на стоявшiй позади нея стулъ. Закрывъ правой рукой глаза, a лвой поддерживая локоть, она молча откинулась на спинку… Она была, безъ сомннія, своевольная нервная натура, избалованная и взлелянная отцомъ, какъ единственный ребенокъ, и всми въ монастыр за свое богатство… Люсиль въ сознаніи своей красоты и юношеской силы враждебно смотрла на эти узкія губы, неумвшія улыбаться, на ея мрачную задумчивость, на длинныя худыя руки, такъ рзко выглядывавшія изъ кружевъ, которыми были отдланы рукава… Зачмъ она, лишенная всякой прелести, живетъ на свт? Лучше было бы ей остаться въ монастыр и сдлаться монахиней…