В доме Шиллинга

— Отлично! Само собой разумется, что мои покои останутся неприкосновенными. Я вовсе не желаю, чтобы эта нищая испанская семья спала подъ дорогими занавсками, предназначенными для моихъ гостей, — пусть они помщаются внизу въ комнатахъ съ привидніями…

— Это было уже ршено, — прервалъ онъ ее жестомъ, не допускавшимъ дальншихъ разсужденій.

— Надюсь, что эта чужестранка воспитана не по монастырски, и не настолько суеврна и невжественна…

Онъ всталъ, сунулъ полученныя письма въ боковой карманъ и вышелъ, не произнеся больше ни слова. Между тмъ баронесса поднялась и съ минуту стояла неподвижно, какъ бы обдумывая что-то, взоръ ея скользнулъ по канонисс, которая, казалось, совершенно равнодушно занималась своимъ вышиваніемъ, потомъ быстро побжала къ двери вслдъ за мужемъ. Какъ проворно могли бгать эти ноги! Какъ разввалось кружево ея утренняго чепчика, и блый шлейфъ мелькалъ по полу.

Баронъ Шиллингъ сходилъ уже съ послднихъ ступеней широкой витой лстницы, когда жена его появилась на верху ея.

— Арнольдъ! — закричала она.

— Что теб надо?

Послдовала пауза. Баронесса слышала, какъ ея мужъ сошелъ съ послднихъ ступенекъ, и шаги его уже раздавались по каменному полу.

— Арнольдъ, поди сюда! Я буду доброй, я хочу извиниться! — сказала она вполголоса, и въ этомъ подавленномъ тон слышалась такая страсть, такая любовь, что невольно можно было представить себ эти худыя протянутыя для объятій руки.

— Къ чему это? Я не сержусь! — послышалось въ отвтъ, и при этомъ онъ пошелъ еще быстре. Отворилась дверь, ведущая въ садъ, и баронъ вышелъ на наружную лстницу. Но въ ту же минуту жена его очутилась подл него… Она такъ тихо подкралась къ нему, какъ будто ея длинная тонкая фигура скользила, какъ тнь. Обхвативъ его руку, она заглянула ему въ лицо, и уловила на немъ выраженіе тихаго отчаянія и непреодолимаго отвращенія.

— Арнольдъ, — проговорила она съ угрозой, когда онъ, удивленный ея неожиданнымъ появленіемъ, сдлалъ невольное движеніе, какъ бы желая освободиться отъ тяжелаго сна, — не грши! Подумай о предписаніи докторовъ, которое обязываетъ тебя охранять меня отъ волненій ради моихъ слабыхъ нервъ.

Онъ не отвчалъ. Закусивъ нижнюю губу, онъ медленно спускался съ лстницы.

Его жена слдовала за нимъ. Она шла съ нимъ подъ руку, и для посторонняго наблюдателя эта чета, медленно направлявшаяся въ платановую аллею, могла показаться олицетвореніемъ супружескаго счастія.

— Прости, Арнольдъ! Это было безуміемъ съ моей стороны напомнить теб о правахъ Штейнбрюка, — начала баронесса.

По лицу его пробжало выраженіе отвращенія, когда онъ, отвернувшись отъ нея, скользилъ взорами по втвямъ платановъ.

— Оставь это, Клементина, не порти мн прелестнаго утра невыносимыми толками «о моемъ и твоемъ».

— Но я хочу теб только сказать, что на самомъ дл я такъ же мало думаю объ этихъ правахъ, какъ и ты, — продолжала она упорно.

— Ты ошибаешься, — я очень часто думаю объ этомъ; всякій разъ, какъ прохожу подъ этими милыми старыми деревьями и когда смотрю на домъ съ колоннами; всякій разъ, когда откладываю новую сумму въ капиталъ, который долженъ освободить у тебя изъ залога по крайней мр это помстье, мой родительскій домъ.

— Какое безуміе! Разв ты не владешь всмъ, что принадлежитъ мн.

— Нтъ. Я разыгрывалъ эту роль только, пока былъ живъ мой отецъ. Ты образцово ведешь свои книги, потому отлично знаешь, что со времени его смерти я не считалъ себя владльцемъ твоей собственности.

При этихъ словахъ его мрачное лицо прояснилось. Это невозмутимое спокойствіе, снова вернувшееся къ нему, было для шедшей подл него женщины ненавистне всякихъ возраженій. Она выдернула у него свою руку и сказала сердито: «очень любезно съ твоей стороны говорить мн прямо въ лицо, что ты во мн не нуждаешься»…

— Въ твоихъ деньгахъ, Клементина…

— Какъ справедливъ былъ инстинктъ, который съ самаго начала нашего супружества заставилъ меня видть въ твоемъ искусств своего смертельнаго врага, — продолжала она съ возрастающей горячностью. — Ты гордишься тмъ, что оно теб приноситъ.

Онъ медленно повернулъ голову и посмотрлъ на женщину, которая теперь безъ его поддержки съ нервной торопливостью шла подл него по сырой еще отъ утренней росы лужайк, согнувшись и съ трудомъ держа обими руками шлейфъ своего пеньюара.

— Мое священное искусство, — сказалъ онъ, и по губамъ его пробжала мягкая нжная улыбка. — Когда я погружаюсь въ него, какъ далеки отъ меня матеріальные интересы!.. Но ты права. Одно изъ его благодяній то, что оно даетъ мн возможность не подчиняться женской тираніи, какъ бы ей того хотлось. Впрочемъ, да будетъ теб извстно, Клементина, что, еслибъ я даже не умлъ владть карандашемъ и кистью, ты всетаки никогда не добилась бы той власти, которой такъ жаждешь, такъ какъ я былъ прилежнымъ юристомъ и всегда могъ бы существовать своимъ трудомъ.

При его послднихъ словахъ она остановилась и гордо выпрямилась.