В доме веселья

Обстановка, в которой оказалась Лили, была столь же странной, сколь и здешние обитатели. Ей не знаком был мир фешенебельных отелей Нью-Йорка, в которых всего было чересчур: чересчур жаркое отопление, чересчур яркая обивка, чересчур много механических приспособлений для удовлетворения самых фантастических требований, в то время как удобства цивилизованной жизни были так же недостижимы, как недостижимы они в пустыне. В этой атмосфере знойной роскоши перемещались тусклые существа, богатством декора соперничавшие с мебелью, существа без определенных стремлений и постоянных привязанностей, дрейфующие вместе с вялым приливом любопытства из ресторана в концертный зал, из зимнего сада с пальмами в музыкальный салон, из картинной галереи на показ мод. Холеные лошади в красивых упряжках или блестящие автомобили ждали у подъезда, чтобы увезти этих дам в неоглядные столичные дали, откуда они возвратятся еще более тусклыми на массивном фоне соболей, чтобы их снова засосала душная инерция гостиничной рутины. Где-то позади них, на заднем плане их жизней, несомненно было настоящее прошлое, с настоящей человеческой деятельностью: они же, вероятно, были продуктом сильных амбиций, настойчивости и энергии, разнообразных контактов с благотворной грубостью жизни, и все-таки настоящей жизни в них было не более, чем в Дантовых бесплотных тенях.

Пробыв совсем недолго в этом призрачном царстве, Лили обнаружила, что миссис Хэтч в нем самая весомая фигура. Эта леди, хотя и продолжала перемещаться в пустоте, проявляла слабые симптомы обретения контуров, и в этих стараниях ей активно содействовал мистер Мелвилл Станси. Не кто иной, как мистер Станси, в чьем присутствии всегда сразу становилось тесно и шумно, безотказный и в поисках развлечений, и в рыцарских излияниях, как то ложа на премьере или бонбоньерки за тысячу долларов, перенес миссис Хэтч с подмостков, где она дебютировала, на более значительную сцену жизни в столичных отелях. Именно он выбирал лошадей, которые выиграли ей приз на Конном шоу, порекомендовал ей фотографа, который украшал ее портретами один выпуск «Воскресных приложений» за другим. Именно мистер Станси собрал воедино ту группу людей, которая составляла теперь ее сообщество. Группа была невелика и состояла из разнородных фигур, подвешенных в огромном безлюдном пространстве, однако Лили не потребовалось много времени, дабы смекнуть, что бразды правления больше не находятся в руках мистера Станси. Как это частенько случается, ученица превзошла своего учителя. Миссис Хэтч познала высоты элегантности и глубины изысканной роскоши за пределами мирка отеля «Эмпориум» и немедленно взалкала более возвышенного руководства, изысканной женской руки, которая направила бы ее в нужное русло, от верного фасона ее шляпки до правильной очередности блюд в обеденном меню. Короче говоря, мисс Барт была необходима в качестве координатора врастания в светскую жизнь, а мнимые обязанности секретаря вскоре были забыты, поскольку миссис Хэтч некому было писать письма.

Подробности существования миссис Хэтч были так же чужды Лили, как и общее течение ее жизни. Привычки этой леди отличались восточным сибаритством и беспорядочностью, особенно утомлявшей ее компаньонку. Казалось, миссис Хэтч и ее приятели совместно плавают вне всякого времени и пространства. Не было никакого устойчивого распорядка, никаких обязательств, дни и ночи сливались в мутном потоке перепутанных и запоздалых действий: садишься за ланч в пять часов, когда уже пора пить чай, обед съедаешь только после приезда из театра — за шумным ужином, плавно переходящим в завтрак.