В доме веселья

— Погодите, не уходите еще, ну, посидите спокойно, отдохните хоть чуточку, вы выглядите совершенно измотанной. И вы еще не рассказали… — Он прервался, сообразив, что зашел дальше, чем намеревался.

Она заметила борьбу и поняла ее, осознав также и природу очарования, пред которым он отступал, а он, не отрывая от нее взгляда, начал снова резко:

— Но о чем это вы, черт побери, только что говорили — пошли, мол, учиться на модистку?

— О том и говорила. Я подмастерье у Регины.

— О боже — вы! Зачем? Я знаю, что тетя вас подвела, миссис Фишер все мне рассказала. Но вы же получили какое-никакое наследство от нее.

— Я унаследовала десять тысяч долларов, но получу их только следующим летом.

— Ага, но… смотрите, вы же можете взять в долг, как только захотите, под обеспечение будущих поступлений.

Она печально покачала головой:

— Нет, именно эту сумму я уже должна.

— Должны? Все десять тысяч?

— До последнего пенни… — Она помолчала, а потом быстро продолжила, не отрывая глаз от него: — Я полагаю, Гас Тренор однажды упоминал, что выиграл для меня на бирже?

Она ждала, а Роуздейл, сильно смутившись, пробормотал, что помнит нечто подобное.

— Он заработал около девяти тысяч, — продолжала Лили с той же доверительной интонацией. — Тогда я думала, он спекулирует моими деньгами, что было крайне глупо, но я же ничего в делах не понимала. Потом я обнаружила, что он не трогал моих денег, а на самом деле дал мне свои. Это, конечно, был добрый поступок, и я очень обязана Тренору, но с подобными обязательствами следует расквитаться как можно скорее. К несчастью, я потратила деньги, прежде чем поняла свою ошибку, и наследство пойдет на выплату. Вот почему я пытаюсь овладеть профессией.

Лили произнесла это не спеша, с паузами между предложениями, чтобы каждое из них глубоко проникло в душу ее собеседника. Она страстно желала, чтобы кто-то узнал правду об этой сделке, а также чтобы слухи о ее намерении вернуть деньги достигли ушей Джуди Тренор. Ей вдруг пришло в голову, что Роуздейл, с его ходами к Тренору, как никто годился для того, чтобы озвучить ее версию фактов. Лили даже почувствовала мгновенное возбуждение при мысли, что так она освобождается от ненавистной тайны, но, пока она рассказывала, ощущение постепенно стерлось, и когда она закончила, ее бледное лицо покрыл густой румянец страдания.

Роуздейл продолжал смотреть на нее с удивлением, и удивление это приняло совершенно неожиданный для нее оборот.

— Позвольте… но если дело обстоит так, то вы совершенно на мели?

Он сказал это, будто она не понимала последствий своих поступков, как если бы непоправимое пренебрежение финансовыми тонкостями вот-вот ввергнет ее в новое безрассудство.

— Совершенно, да, — спокойно согласилась она.

Он сидел молча, его толстые пальцы постукивали по столу, а маленькие озадаченные глазки метались по углам пустого ресторана.

— Так это же замечательно! — вдруг воскликнул он.

Лили встала с протестующим смехом.

— Ох, нет же… это просто скучно, — заявила она, повязывая шарф из перьев.

Роуздейл все еще сидел, глубоко погруженный в свои мысли, и не заметил ее движения.

— Мисс Лили, если вам нужна поддержка… я бы осмелился… — вырвалось у него без всякой связи.

— Спасибо, — протянула она руку. — Ваш чай уже оказал мне огромную поддержку, я теперь готова на все.

Этот жест, казалось, означал определенное намерение распрощаться, но ее собеседник, протянув купюру официанту, уже засовывал короткие ручки в рукава дорогого пальто.

— Минутку, вы должны позволить мне вас проводить.

Лили не возражала, и после того, как он пересчитал сдачу, они вышли из гостиницы и снова пересекли Шестую авеню. Ведя его в западную часть города, бесконечными кварталами, где покосившиеся облезлые заборы являли с возрастающей откровенностью disjecta membra[20] былых пиршеств, Лили ощущала, с каким презрением Роуздейл изучает район ее нынешнего обитания, и на пороге, когда они наконец остановились, он недоверчиво и брезгливо огляделся:

— Неужели это и есть ваше жилище? Мне говорили, что вы живете с мисс Фариш.

— Нет, я живу здесь. Я слишком долго пользовалась добротой друзей.

Он продолжал рассматривать растрескавшийся бурый каменный фасад, окна с линялыми кружевами штор, помпезные украшения грязного вестибюля, потом взглянул на нее и сказал с видимым усилием:

— Вы позволите мне навестить вас как-нибудь?

Она улыбнулась, одобрив героизм предложения и даже готовая откровенно растрогаться.

— Спасибо, я буду очень рада, — ответила она, вложив благодарность в первые искренние слова, какие он от нее услышал.