В доме

Семеро лицеистов выпили свои рюмки. Их глаза пьяно блестели. Они ждали Максима, который готовился поведать подробности этого маскарада.

Из подвала вернулась Манон, одетая в привычную черную одежду. Тунику призрака сменил наряд в стиле гот-панк-рок-оторва-андрогин. Агатово-черные волосы в беспорядке, тщательно наведенном тоннами геля, бесформенная толстовка с капюшоном, куртка с заклепками, обтягивающие джинсы, заправленные в грубые ботинки. Никакого макияжа, никаких татуировок, никаких украшений, никакого пирсинга. «Все это для безмозглых эпигонов», – говорила она, чтобы отделить себя от других и в придачу блеснуть умным словечком. Угольно-черные глаза и волосы лишь подчеркивали бледность ее фарфорового лица, которое светилось само по себе, без дополнительных ухищрений.

Она приблизилась к ним тяжелым, одновременно развязным и решительным шагом, как умела ходить только она.

– Привет, – сказала она и налила себе колы.

Манон всегда все делала по-своему. Если она появлялась на вечеринке, где алкоголь лился рекой, то выбирала газировку, и наоборот.

– Привет? – эхом повторила ее слова Леа. – И это все, что ты можешь нам сказать?

Загадочно улыбаясь, Манон расположилась в кресле со стаканом в руке. Она расстегнула «молнию» толстовки, открыв надпись на майке: «Иди к черту». Сигнал был понят.

– Ты сама им объяснишь или я? – спросил Максим.

– Давай ты. Я поправлю, если что.

Максим откашлялся и начал с самого начала, с самоубийства Манон. Манон время от времени прерывала его, добавляя личные подробности.

Месяцем ранее Манон симулировала свое самоубийство. Ее поступок идеально соответствовал теме итогового проекта о всевозможных различиях. Вечно подавленная одиночка, маргиналка, антиконформистка и нигилистка – она не была похожа ни на кого. На переменах Манон всегда держалась особняком, с ней никто не заговаривал – а это худшее, что может случиться с человеком в школе. Как извлечь выгоду из собственной уникальности?

Если верить Ницше, чтобы родилась танцующая звезда, нужен хаос. Своим самоубийством Манон собиралась породить хаос. Именно это должно было стать ее итоговой работой: маленькая танцующая звездочка, которая оторвалась от остальных людей-баранов, живущих в мире, которым правят религия и индустрия развлечений.

Раздевшись догола и включив камеру, она проглотила упаковку снотворного, в которую вместо таблеток предварительно положила заменитель сахара, и засняла, как она будто бы медленно погружается в сон.

– Кто-нибудь видел это видео? – спросила Мари.

– Нет, я храню его для итогового экзамена.

– Препод будет впечатлен, – с иронией заметила Мари.

– А нам можно посмотреть? – рискнул Мехди, чьи глаза заблестели при мысли о том, что он увидит голую Манон.

– Не раньше препода.

– И в чем тут искусство? – спросил Жюльен.

– А в чем вообще, по-твоему, смысл искусства?

– Произведение искусства должно волновать через художественное творчество.

– Вот и я думаю, что судьи вряд ли окажутся равнодушными к моему произведению.

– А где же в нем красота?

– Почитай или перечитай Мисиму. Ты на литературе спишь или что?

– Иногда сплю, но, насколько я помню, Мисимы в программе нет.

– Поскольку я не веду бурную социальную жизнь, то читаю не только по программе. И туда, естественно, попадает больше, – сказала она, указывая на свой череп.

– Ну и воображала! – проговорила Матильда, сворачивая самокрутку.

Манон не обратила внимания на выпад и продолжила отвечать на вопрос Жюльена о красоте произведения.

– «Управляемое равновесие, созданное исключительно с целью его полного разрушения, – вот моя фундаментальная драматическая и даже эстетическая концепция», – так говорил Мисима. В своих произведениях он связывал смерть, красоту и ужас. Впрочем, экзамен не сегодня, так что оставьте меня уже в покое.

– Как тебе удалось всех обмануть? – спросила Мари, более прозаично настроенная.

– Когда всем на тебя наплевать, это просто.

Оказалось, что Манон позвонила в лицей от имени своей безутешной матери. Она ничем особо не рисковала, потому что ее родители в разводе и каждый поглощен своими делами. Каждый из них строил новую жизнь и семью, а Манон оказалась на обочине. Она жила одна в квартире-студии, которую ей оставил отчим.

– Клевый у тебя отчим, – заметила Камилла.

– Ага. Это была его холостяцкая квартира, где он трахал мою маму, пока она еще была с папой. Когда он переехал к маме, он меня туда как-то привел и попытался переспать со мной.

– Что?! – поразилась Камилла.

– Да, не все родители такие, как у тебя, мисс Диор.

– А ты что сделала?

– Я поставила свой телефон на комод и включила видеозапись. Когда он начал меня лапать, я сначала почти не сопротивлялась, чтобы было видно все, что делает старый развратник. Затем я ему врезала коленом по яйцам. Пока он корчился на ковре, как кусок дерьма, я назвала ему свои условия. Запись никуда не будет выложена, если он отдаст мне студию на время учебы. Удобно, потому что она рядом с лицеем. Он согласился.

– Вот это да! – воскликнул Жюльен.