В донесениях не сообщалось...

А немцы не дураки. Видать, что-то почувствовали, выслали разведку. Разведчики подползли сразу несколькими группами. Одну группу мы встретили, гранатами забросали, а другая до траншеи добралась. Увидели, что окопы пустые, подали сигнал. Они и полезли, уже нагло — знали, что нас мало совсем. Стали окружать.

Что делать? А решение принимать мне! Полк уже отошел. Потерь в моем взводе пока не было. Я и приказал отходить.

В лесу мы встретили комиссара дивизии Шляпникова. Я доложил ему: людей, мол, вывел всех, никого не потерял.

Комиссар приказал прочесать лес и всех, кого найдем, выводить в назначенное место. А уже рассвело. И весь день мы ходили и собирали вышедших из окружения. То там группа бродит, то там. Собрали около роты. Бойцы и командиры прятались в лесу и не знали, что делать.

Собрал я этих людей, построил. Были среди них и старше меня по званию, капитаны и майоры, а все равно меня, лейтенанта, слушались. Комиссар осмотрел их и сказал: так, мол, и так, пойдем на прорыв двумя группами. К тому времени немцы снова перехватили нас. Только вырвались, а тут опять на прорыв. Первую группу комиссар поручил мне. Она состояла из моего взвода. Взвод должен был пойти первым, прорвать брешь. Следом за нами — остальные. И с ними — комиссар Шляпников.

Мы пошли. Ночь на исходе. Туман. Тишина. Я приказал всем двигаться тихо. Ни выстрела, ни звука. И вдруг — топот лошадей. Было такое впечатление, что нас лавой атакует кавалерия. Я испугался, хотел уже дать команду взводу открыть огонь. А старший сержант, командир одного из отделений, и говорит мне: «Не бойтесь, товарищ лейтенант, это не немцы. Лошади наших артиллеристов. Побросали они лошадей. Бегают теперь беспризорные и в табун сбились. Им, бедным, тоже страшно на войне. Страшнее нашего». И мы пошли дальше. Так же тихо и скрытно.

А немцы открыли огонь по этим лошадям. Видимо, они тоже испугались, что их атакует кавалерия. Мы сразу определили их пулеметы и окопы. Стреляли они и из автоматов, и из винтовок. Мы взяли левее и так прошли. Трассы шли густым потоком. Так мы вдоль этого жуткого потока и шли в тумане. Вскоре стрельба осталась позади. Вышли, а сами и не знаем, куда попали.

Рассвело. Осмотрелись. Оказались мы на высотке, в березняке. Впереди, километрах в двух, виднелась деревушка. Я посмотрел в бинокль: в деревне немцы. Что делать? Везде они!

День пролежали в березняке. В сумерках переправились через речку. Шли всю ночь. Утром вышли к какому-то населенному пункту. Оказалось, что это районный центр. Немцев в нем еще не было.

Я зашел в крайний дом, спросил, чем бы покормить бойцов. Вторые сутки ничего не ели. Хозяин мне подсказал, что неподалеку есть пекарня. Я взял с собой троих бойцов. Пошли. Пекарня работала. На стеллажах полно хлеба! Мы зашли и от хлебного духа прямо одурели. Нам дали хлеба столько, сколько мы могли унести.

В райцентре, кроме нас, находилось много наших войск. Но все — в состоянии движения. Не чувствовалось, что тут есть единое командование, что командиры готовят людей к активной обороне.

Мы поели. Пошли искать своих. И вскоре — представьте себе! — нашли штаб своего полка!

А комиссар Шляпников со своей группой не пробился. Немцы обнаружили их, погнали назад, в лес. Потом я узнал, что Шляпников на оккупированной территории организовал партизанский отряд и отважно сражался. Комиссар есть комиссар.

Пришел я в штаб. Узнаю: командир полка убит, начальник штаба убит. Командир роты связи старший лейтенант Новиков жив. Я обрадовался. Он тоже. Они думали, что мы все погибли. А у нас ни одного человека не потеряно. Вскоре вызывает меня новый комполка: так, мол, и так, младших командиров много выбило, назначаем вас командиром стрелковой роты. Я что? Отвечаю: слушаюсь. Только, говорю, мой взвод при мне оставьте, бывалые ребята, я с ними в бою был. Ладно, говорит комполка.

Оборонялись мы тогда километрах в восьмидесяти от Вязьмы, на реке Воре. Там, на Воре, деревушка Дурнево. Или Дурино. За эту деревню мы и дрались.

Однажды ночью пошли в атаку. Стоял уже август. Атаковали ту самую деревню. Накануне немцы у нас ее отбили.

Встали. Идем. И тут на нас обрушился такой шквал огня, что мы, помню, бежали вперед и молились. И вот миновали линию огня. Добежали до их траншеи, кинулись на них. Взяли мы ту деревню. Погнали немцев дальше. И за деревней меня ранило.

— В окруженных дивизиях 33-й армии было много раненых. Из каждого десятка, может, только двое-трое и оставались в строю. Остальные лежали в бинтах под елками.

А знаете, какие госпиталя были в 33-й армии? Расскажу.

Значит, так. Отыскивают елку погуще и помощнее. Залезает солдат метра на три вверх и обрубает все сучья. Медсестры их внизу подбирают и укладывают черенками к стволу. Обкладывают сплошняком по кругу. Стелют плащ-палатки. И уже на плащ-палатки, также головой к стволу, кладут раненых. Вот и госпиталь.