В донесениях не сообщалось...

Пришел санинструктор и перевязал мне голову. Перевязал и говорит: «Сиди и жди. Когда раненых наберется еще человек десять, тогда и отправим вас на выход». Один тяжелораненый лежал под деревом. Он уже и не поднимался. Я глянул на него — безнадежный.

Пришел командир полка, капитан, бывший командир пулеметного батальона. С ним трое разведчиков: сержант и двое бойцов. Капитан подошел, спросил: «Как ты ранен? Идти можешь?» — «Могу, — говорю. — Контузия тоже не много отошла». Капитан повернулся к разведчикам и сказал: «Возьмите раненого с собой». Те, смотрю, вроде как недовольные. Но ничего не ответили.

А уже вечерело. Капитан отдает нам такой приказ: «Держитесь все время телефонного провода. Пройдете километра три, там вас встретит лейтенант Беленький. Он — проводник. Он вас и выведет».

Пошли. Разведчики идут, разговаривают между собой. Они-то свои. А я среди них чужой. Слушаю и молчу. А в голове все еще гудит после контузии. Вышли мы к концу провода. И правда, встречает нас лейтенант.

Но проводником лейтенант Беленький с нами не пошел. Показал, как правильно идти, и остался. Мы пошли.

А уже темнело. Идем по просеке вдоль шоссе. Километра полтора уже прошли. Сержант-разведчик повернулся ко мне — я шел замыкающим — и говорит вдруг: «Ты, разъебай, головой-то своей не свети, накинь плащ-палатку. А то твой фонарь за версту виден». И правда, голова моя вся в бинтах. Бинты свежие, издали светятся. Немцы ночей побаивались, стреляли наугад. Могли и по моему «фонарю» очередь запустить. Но тон сержанта меня все-таки задел.

Вот так, думаю, бывалый солдат, с летних боев на передовой, а попал в разъебаи…

Прошли еще с полкилометра. Остановились. Разведчики стали совещаться: остановиться на привал или идти дальше. И я понял — заблудились. Решили остановиться на ночлег, чтобы в темноте не забрести к немцам. Я разгреб муравейник и тоже ткнулся. И сразу уснул. Трудно засыпать голодному. Три дня ничего, кроме ягод, не ели. В тот год в Карелии было особенно много черники. Но уснул мгновенно. Не знаю, сколько мы проспали. Вдруг я проснулся. Привстал, осмотрелся. И будто что-то почувствовал, что-то неладное. Когда долго на фронте, вырабатывается почти звериное чутье — врага на расстоянии чуешь. А разведчики храпят себе. Даже в охранение никого не выставили. Как в землянке у себя.

И вдруг над нами сплошняком полетели трассирующие пули. Я тогда пинком одного, другого. Все вскочили на ноги. Что делать? Бежать надо куда-то. А куда бежать? Кругом болото. Сунулись было, а там торфяная жижа.

Я запомнил, что лейтенант-проводник наказывал держаться правого берега озера.

Идем. Впереди какое-то строение. Иду впереди. Разведчики мои уже губы порастрепали… Скисли. А еще, думаю, лаялись на меня… Уже слышу, разговоры у них такие пошли, что, мол, если что, лучше сдаться. Я тогда им и говорю: «Застрелю. Первого же, кто поднимет руки, застрелю». И вытащил свой ТТ.

Подходим к зданию. Слышим, кто-то навстречу лезет по кустам. Я сержанту и говорю: «Давай обстреляем». — «Нет, — говорит, — нам в бой ввязываться, нельзя. Мне документы надо вынести. В штабе дивизии их ждут». И показывает немецкую офицерскую полевую сумку.

Стали мы отходить. Нас заметили. Послышались выстрелы. Пули так и защелкали, запели среди деревьев. Кое-как уползли. Никого, слава богу, не задело.

Сидим. Смотрю, трава рядом примята. Так это же стежка! До нас из окружения уже выходили. Пошли. Вскоре нашли брошенный солдатский вещмешок. Сидор. Обычно у ездовых был такой мешок. Я распорол его ножом, вытащил оттуда несколько пачек горохового пюре. Так-то, всухомятку, горох есть нельзя, горох очень соленый, надо заваривать в кипятке. Но костер тут не разведешь — опасно.

Идем дальше. А настроение уже получше стало. Горох покоя не дает. Договорились: выйдем в безопасное место, костерок разведем. Видим, летят наши самолеты. Вот тут мы по-настоящему возрадовались. Наши истребители! Звено! Полетели в сторону немцев. Сейчас они им там дадут жару!

Мы присели отдохнуть. И все прислушивались к гулу истребителей, не завяжут ли бой. Нет, пролетели без стрельбы. Сержант расстегнул немецкую сумку, протянул мне пачку фотокарточек: немцы сидят пьяные, улыбаются… Немцы любили фотографироваться. Всегда фотокарточки с собой носили.

Отдохнули мы и пошли дальше. Перешли овраг. Смотрим, человек навстречу выходит. Я — за пистолет. Подходит. У него полмешка сухарей. Рассказал: шли втроем, несли по мешку сухарей нашим в окружение; напоролись на немцев, видимо на разведку, двоих немцы схватили, а он в кустах спрятался, отсиделся, цел вот остался…

Подошли к озеру. Про него и говорил лейтенант Беленький: держитесь, мол, правой стороны, когда выйдете к озеру, и дальше все время — вдоль озера.

Тут мы снова остановились отдохнуть. Ноги тряслись от усталости. Нашли каску, размочили брикеты с горохом, развели костер, сварили этот горох. Наелись от души!