В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

С берега повеяло ароматом цветов и травы, я впиваю этот запах. Я будто впервые вижу краски земли, слышу ее звуки, ощущаю ее запахи. Я словно заново родился на свет. Возможно, ужасные воспоминания об этом путешествии будут преследовать меня до конца дней, но их острота уже сейчас сглажена восторгом новой жизни и добротой этих людей. Семьдесят шесть дней я жил на краю гибели, боясь сорваться в бездну, боясь, что мои атомы, моя энергия, суть моего существа вырвутся из-под моей власти, и, рассеявшись во Вселенной, послужат материалом для ее неведомых целей, а Стивен Каллахэн бесследно исчезнет.

Впереди показывается странное образование, похожее на амфитеатр. Хойя-Гранде. Когда-то здесь возникла большая полость, крыша ее однажды обвалилась и получилась тонкостенная коралловая башня, сверху открытая небесам, а сбоку — Атлантическому океану, волны которого вливались в нее через сводчатое отверстие.

Мы огибаем остров и продолжаем двигаться вдоль наветренного западного берега. Море здесь плоское как доска, в воздухе жарко, день весь искрится светом и яркими красками. Передо мной открывается длинный пляж. Под густыми кронами прибрежных деревьев и пальм ютятся хижины и маленькие домишки. Это деревня Сен-Луи. Под открытым со всех сторон наносом собрался народ. Скоро нас кто-то заметил. Прекращаются оживленные разговоры, торговцы откладывают и сторону свою рыбу. Что там за большая черная тряпка перекинута через нос лодки? А кто этот тощий бородатый белый человек, с кожей почти такой же темной, как у Жюля и Жана-Луи, но с выбеленными солнцем волосами и белоснежными бровями? Некоторые направляются к тому месту, где мы должны причалить, сначала медленно, а потом ускорив шаг.

В последний раз оглядываюсь на своих дорад. Двенадцать рыбин из их рода, двенадцать спинорогов, четыре летучие рыбки, три птицы, несколько унций морских рачков, крабиков и еще кое-какая разномастная мелочь сохранили мне жизнь в океане. Девять судов не заметили меня; Дюжина акул испытывала мою стойкость. Но теперь все это позади, наконец-то все кончено. В чувствах моих сейчас царит такой же сумбур, как и в ту ночь, когда я потерял своего «Соло». Мне так давно не приходилось радоваться, что сейчас я совсем растерялся и чувствую себя беспомощно. Нос лодки поворачивает в сторону берега, и вот она уже скребет днищем по песку. Тихонько шепчу рыбам: «Спасибо, друзья. Спасибо и прощайте!»

Со всех сторон к пляжу стекаются люди. Хихикая, подбегают дети и, замерев, глазеют на нас. Рыбаки кричат, чтобы я сидел спокойно, но я все же начинаю вылезать сам и перекидываю ногу через планширь. Я делаю рывок вперед, туда, где мельче — ужасно глупо было бы свалиться с ног и утонуть в шести футах от суши, — и ступаю на то, что, несомненно, является мягким белым песком, но ощущение такое, что под ногами бетонное шоссе и оно качается, как во время сильнейшего землетрясения. Взгляд мой мечется, глаза вращаются, точно шарики в китайском биллиарде. Делаю шаг вперед и отпускаю борт «Клеманс». Голова идет кругом. Земля встает дыбом и ударяет меня по коленям. Не успел я бухнуться ничком на песок, как двое крепких парней подхватили меня под руки и поставили на ноги. Приподняв меня за локти, они на руках понесли меня в деревню, ноги мои беспомощно волочатся по земле, и я не иду, а только перебираю ими в воздухе. Минуем маленькие домики с жестяными стенами, украшенные аккуратным ярко выписанным пряничным орнаментом. Повсюду виднеются рыболовные снасти. Из-под ног с кудахтаньем разбегаются цыплята. Проходим под тенистым деревом и вступаем на черную мостовую. За нами следует уже целая свита. На первом же углу стоит высокое желтое здание, украшенное флагами и эмблемами. Мы всходим на его крытое крыльцо, и островитяне усаживают меня на раскладной металлический стул. Говорят они все одновременно на какой-то смеси креольского с французским. Наконец, выяснив мое имя, они начинают куда-то звонить по телефону. На минуту меня оставляют в покое.

У крыльца толпится человек сто народу. Я смотрю на них и не верю своим глазам. Все позади. Эта новость оглушила меня, как удар дубиной. Со всех сторон на меня смотрят человеческие глаза: удивленные, встревоженные, влажные от слез… У меня тоже наворачиваются на глаза слезы, я еле удерживаюсь, чтобы не заплакать. Среди множества рук тянусь к той, которая протягивает мне банку ледяного имбирного пива. Эти люди со мной незнакомы. Мы даже говорим на разных языках. Откуда им знать, чего стоил мне каждый шаг сквозь весь этот ад? И все-таки меня захлестывает чувство нашей общности. В этот миг мы видим жизнь одинаково. В их глазах я читаю отражение своей судьбы. Различны наши жизненные пути, но суть нашей жизни одна и та же.

Я не в состоянии оглянуться назад. Там, на дне «Клеманс», остались лежать мои друзья. Я никогда не забуду, как они взлетали из моря в руки рыбаков, не забуду мощь и красоту их блистающего полета.