В другом мире: заметки 2014–2017 годов

Всеми восхваляемый роман Дидье Эрибона действительно потрясающ. Автор как социолог исследует свое прошлое, о котором он годами не хотел вспоминать и в которое теперь – из-за смерти отца – он буквально пытается вернуться. Он объясняет, почему всячески пытался отгородиться от среды, в которой вырос: его мать была уборщицей, а отец – разнорабочим. И лишь после того, как он скрыл свое рабочее происхождение и предал его забвению, он смог стать тем левым гомосексуальным интеллектуалом, которым сегодня является. Вместо того чтобы испытывать мучительное чувство виной из-за того, что не общался с отцом перед его смертью и не поддерживал контакта с братьями, он с пониманием и эмпатией относится к своим ошибкам. Итак, в книге он пытается ретроспективно разобраться с причинами такого радикального разрыва. Любому человеку, который когда-либо порывал с семьей или дистанцировался от нее, книга Эрибона напомнит о том, что этот болезненный уход всегда связан с экзистенциальной необходимостью. С моей точки зрения, он мог бы больше внимания уделить внутренним противоречиям, которые вырастают из отрицания собственной семейной истории, ведь наше происхождение всегда влияет на нас, хотим мы того или нет: оно всегда тянется в настоящее и не отпускает. Одной ногой мы неизбежно стоим в своей исходной семье, даже если уверены, что давно ушли от ее влияния. Насколько наше поведение в отношениях, дружбе и профессии связано с детским опытом и сформировано им, всегда можно исследовать в рамках психотерапии. Однако психотерапия видится Эрибону чем-то вроде гетеросексистской морали, как будто бы она всегда исходит из нормы гетеросексуальной пары. И всё же огромная заслуга книги для меня заключается в том, что она отлично передает знакомое мне чувство неприкаянности, когда ты в любой социальной ситуации чувствуешь себя не на своем месте. Эрибон с пониманием относится не только к себе, но и к родителям. Он пытается понять своего гомофобного и жестокого отца, который в какой-то момент, как и остальная часть семейства, начинает голосовать на выборах за ультраправый «Национальный фронт». Его рефлексия на тему рабочего класса напоминает социологическое исследование, поскольку объясняет, как получилось так, что люди, долгое время выбиравшие коммунистическую партию, переметнулись к «Национальному фронту». Эрибон также говорит об идеализации рабочего класса, к которой склонна критическая социология во Франции, и напоминает о том, что рабочие необязательно должны стремиться к освобождению. Этот класс никогда не является по определению левым, ему для этого нужны определенные рупоры и партии, которые будут убедительно представлять его интересы. Также понятно, почему Эрибон критикует Пьера Бурдьё. Он справедливо обвиняет последнего в том, что он, рассуждая о своем происхождении, так и не объяснил, почему поменял идентичность строптивого, агрессивного школьника на идентичность успешного вундеркинда из элитных школ. И как случилась эта перемена, у Бурдьё так и остается непонятным. Эрибон же, напротив, объясняет, что заставило его действовать конформистски. Если бы он дальше протестовал в гимназии, то он – что было логичным для его происхождения – вылетел бы из школы, а исключение из школы сделало бы невозможным его побег из той социальной среды. Хорошо учиться и отказаться от сопротивления означало для Эрибона, говоря другими словами, единственный способ перейти в иной общественный класс. Чтение определенных книг помогало ему как гомосексуалу обнаружить место и культуру, где он мог нащупать свою идентичность. Книги действительно могут спасти, я знаю это из своего опыта. И хотя мне не нужно было бежать из рабочей среды, мне тоже пришлось решительно порвать с моим буржуазным кругом, отказаться от моих подруг, играющих в хоккей, и их патерналистских мужчин, чтобы стать той, кем я стала, или, скорее, чтобы попытаться ей стать. Возникшие в результате внутренние конфликты – например, между моей жизнью как левой интеллектуалки и моей страстью к люксу – определяют меня до сих пор, хотя я и надеюсь, что нашла способ их разрешать. Поэтому чтение книги было для меня по-настоящему исцеляющим.

Плавки