В душе февраль, или Мне нечего терять, кроме счастливого случая

— Сука зеленая! Только бородавок мне не хватало для полного счастья!

Я нашла на берегу длинную палку и принялась зондировать дно пруда.

— Ты что ище-шь?

Я вздрогнула и резко обернулась. Неподалеку стоял урод и рассматривал меня с неподдельным интересом.

— Лягушек гоняю.

— Это та-кие игры?

— Что-то наподобие того. Тебе нравится собирать мозаику, а мне нравится гонять лягушек в пруду.

— А ты за-чем уда-рила нашего охранника?

— Что он встал как истукан?! Ни пройти, ни проехать.

— Он обя-зан тебя охра-нять.

— От кого?

— От того! Прежде чем вый-ти на улицу, ты долж-на спро-сить у меня разре-шение. Если бы не я, этот охранник нашел бы тебя и убил.

— А ты, значит, меня защитил.

— За-щитил. Я ска-зал, что сам с тобой разбе-русь. Он сам ви-но-ват. Недосмот-рел, если ты смогла его ударить и убежать. Скажу папе, чтобы он не-медленно его уво-лил.

— Вот это правильное решение. Значит, с охранником у меня проблем не будет?

— В этом доме у те-бя вообще ни с кем не будет проблем, потому что ты моя бу-дущая жена. Жалко, что у тебя такое здоро-вье. Я и не знал, что ты та-кая сла-бень-кая, как трости-ночка. Я ска-жу папе, чтобы он ку-пил тебе ви-тамины. Ты просто обя-зана их пить.

Я вновь принялась исследовать дно пруда и, смахнув потные прядки волос со лба, сказала устало:

— Ну все, топай отсюда. Иди к своей псине, а то она уже по тебе соскучилась.

— Анна, ну прекра-ти ревно-вать. Это глу-по. Это не-обосно-ван-ная ревность, — гнусаво пропищал урод, чем привел меня в ярость.

— Да что ты можешь знать о ревности?! Что ты вообще можешь знать? Ты же не умеешь чувствовать, не умеешь ценить, не умеешь ощущать… Ты вообще ничего не умеешь. Ну посмотри на себя! Внимательно взгляни на себя в зеркало. Разве тебя можно ревновать? Скажи, можно? К кому, к твоей собаке? Да будет тебе известно, что ревность — это мучительное чувство собственника. Это огромное желание, чтобы этот человек принадлежал только тебе и никому больше. Уходи, я хочу побыть одна.

— Не уйду. Те-бе не-льзя гу-лять на улице одной. Ты обяза-на гулять под моим присмот-ром. — Урод нисколько на меня не обиделся и, по-видимому, просто не воспринял мои слова.

— Я вообще никому и ничем не обязана, а уж особенно тебе. Вот видишь, ты и обижаться не умеешь.

— Мне папа ска-зал, что на оби-женных воду возят.

— Это тебе не грозит. На тебе много не увезешь, если только на твоем горбу.

— Послу-шай, а что ты де-лаешь в на-шем пру-ду?

— Я же сказала, что гоняю лягушек.

Урод сел на землю и вытянул свои корявые ноги.

— Я ни-куда не пойду. Ты по-ло-вишь своих ля-гушек и пойдешь вместе со мной в дом. Если ты бу-дешь со-противлять-ся, мне при-дется выз-вать охрану.

— Не надо никакой охраны. Договоримся мирно. Уж лучше ты, чем охранник. Сиди, коли хочется.

Подоткнув подол, я залезла в воду. Я уже не боялась трупа, чего бояться мертвых? Надо бояться живых. Если пахан сидит в беседке, решает со своими пацанами какие-то вопросы, кто же покоится на дне? Скорее всего никто. Может, обитатели этого дурдома бессмертны? Их убиваешь, а через некоторое время они оживают… Меня снова охватили панический страх и безумная тоска.

— Что ты ище-шь? — раздался за спиной голос урода.

— Лягушку с пятью лапами.

— А такие бывают?

— Бывают. Если среди людей встречаются такие гибриды, как ты, значит, встречаются и лягушки с пятью лапами.

— А что ты бу-дешь с ней делать?

— Зажарю и съем!

— За-чем?