В душной ночи звезда (СИ)

- Мне не придётся отбиваться, как дикому селезню? - спрашивал Бод.

Анна, склонившись к его плечу, отговаривалась:

- Не уплывай слишком далеко, чтобы не пришлось мне самой клевать обидчиков! ...Всё, всё прошло. Лишь одиночество, предсказанное цыганкой Галлой, оставалось все эти годы со стариком...

- Хочешь пойти в город? - спросил меня старик.

- Пожалуй, нет, - ответил я. ЭТУ Речицу я знал, как свои пять пальцев.

Всё прочувствованное во время странного сна заполнило моё сознание, словно я прожил жизни за каждого из моих предков.

Марья и Кондрат, Иванька и Марусечка, Козьма и Матрёна, Ян и Танюшка, мещане, купцы, дворяне, люзные, местные и приезжие, люди войны и мира - сколько их всех! Пыльное, смутное прошлое родного города теперь - живое и яркое воспоминание моё. Вместо безликих цифр, вместо сухих строк учебников со средневековыми картами в приложении, я теперь вижу другую историю.

Но дело не только в этом.

Я мелко, постыдно волновался.

Боялся какой-нибудь нелепой случайности, которая помешает моему возвращению. Груз прочувствованного был так велик, что мне просто необходимо было донести его. Куда и кому? Я не знал. Но сделать это нужно непременно. Что и говорить: я хотел вернуться в своё время!

- Не хочешь никуда ходить? - переспросил старик, - А ведь сегодня молодёжь готовится к купальской ночке.

"О! Сегодняшняя ночь - купальская? Стоит посмотреть на это!" - подумал я и мысленно рассмеялся: "Эх, чародей, ты, никак, опять взялся за своё?!" - потому что ушли куда-то все мои опасения и срахи.

И мы с седым Бодом, позвав большого пса Догоняя, пошли обходить предместьем, чтобы выйти сразу к северному въезду в Речицу.

Через северные ворота проехали телеги, нагруженные деревянным хламом. Парни с утра обошли дворы местичей, собирая всё это добро. Хозяева радостно встречали их, охотно избавлялись от мусора: он сгорит в купальских кострах, а с ним сгорит и всё дурное, что накопилось за год.

С парнями в старую дубовую рощу на берег Ведрыца шли и девушки. Весело им вместе! С северной стороны у Речицы предместье было небольшое, тесно застроенное жалкими лачугами бедных батраков, не то, что с южной и восточной, где отдельные мещанские дома разбежались далеко вдоль гостинца, а огороды и земельные наделы растянулись по обеим сторонам дороги даже за Белый ручей. Здесь же земля была поражена медведкой и огородничать на ней никто не хотел. По оврагу сразу за воротами густо росли вербы. Сюда ходили срезать ветки перед Вербным воскресением, и, - круглый год, - паслись козы и мальчишки, заготавливавшие за мелкий грош лозу для корзинщиков.

Я почему так подробно всё это расписываю: отныне мне дорого всё это - и склон, по которому сейчас грохочут телеги, скатываясь с горки вниз, и мосток через широкий овраг с вялым пересохшим от зноя ручьём, и придорожные васильки, и венчики белой кашки, сильно пахнущей к ночи. Я иду по этой земле, моей земле, ещё свободной от асфальта и гудрона, буйно-заросшей, диковатой, роскошной, молодой и сильной земле, ласково принимающей касания множества молодых, как она сама, босых ступней...

Я осторожно разглядываю парней и девушек.

Подвижные, говорливые, красивые особой красотой юного существа, входящего в силу, они радуются предстоящему ночному гулянию.

Я знаю, что скоро кто-то из этих мальчишек останется лежать под стенами родного города, схлестнувшись в бою с наступающими отрядами Наливайко. И писцы крепостей полесского края напишут отчёты королю польскому о грабежах и "казацких свавольствах" на Поднепровских землях...

История - страшная штука...

Переживёт ли войну дед Бод?

"А я сам - где буду я?!" - содрогнулся, и липкий страх напомнил о себе...

Все вошли под сумрачную сень вековечных дубов. Впереди в глубине дубравы возвышалась крона самого высокого могучего исполина.

Бод увёл меня к этому дубу.

Старое дерево поразило. Показалось, стоит закрыть глаза - и тени веков пронесутся мимо

- Знаю, здесь когда-то горели священные восемь костров*! - с благоговением произнёс Бод. В наших местах не рубили священные дерева! - добавил он с гордостью.

- Сколько лет этому дубу? - спросил я, притихнув, разглядывая шершавую сухую кору с глубокими морщинами, и не смея даже прикоснуться к дереву-патриарху.

- Девять сотен. Мы с Анной когда-то пытали про то....

Я никогда не задумывался, как долго живут деревья, и какими пигмеями люди должны казаться им. Этот дуб мужал во времена язычества, видел пепелище на месте города после похода новгородского князя, видел Витовтовы ладьи, лихих казаков Сеньки Полоза и их недругов-крымчаков, но вряд ли ему отпущены ещё четыре века, чтобы застать самолёты и рукотворные звёзды, бродящие по новым орбитам... Здесь, в XVI столетии, при чистой пока ещё экологии некоторым деревьям в Речице по триста лет, так утверждает старик. А в современном городе они едва доживают до восьмидесяти. Но, может быть, вон та молодая дубовая поросль увидит время автомобилей и мобильных телефонов?

Страстно захотелось вернуться! Увидеть тонкие прутики-дубки возмужавшими деревьями!