В движении. История жизни

Сам я никогда не затевал драку. Никогда ни на кого не нападал, если кто-то не нападал на меня первым. Но эта вторая, смертельно опасная, атака привела меня в ярость, и я решился на возмездие. Я вел мотоцикл в сотне ярдов позади той машины, держась вне зоны видимости и готовый рвануть вперед, как только она будет вынуждена остановиться возле светофора. Это и произошло, едва мы выехали на бульвар Уэствуд. Бесшумно – мой мотоцикл практически не производил шума – я подкрался к машине со стороны водителя, надеясь, что, проезжая, либо разобью окно, либо поцарапаю его машину. Но окно со стороны водителя было открыто, и, увидев это, я просунул в машину руку, ухватил своего противника за нос и изо всей силы крутанул; тот завопил, и, когда я отпустил его нос, все его лицо было в крови. Водитель был слишком потрясен, чтобы как-то реагировать, а я поехал дальше, чувствуя, что за попытку угрожать моей жизни он получил сполна.

Второй сходный случай произошел на пустынном шоссе номер тридцать три, когда я ехал в Сан-Франциско. Мне нравилось, что на этой дороге совсем нет движения, и я мчался на скорости семьдесят миль в час, когда сзади появился автомобиль, который выжимал (как я рассудил) под девяносто. У водителя в распоряжении, чтобы обогнать меня, была целая дорога, но он, как и та скотина в Лос-Анджелесе, попытался сбросить меня с шоссе. Ему это удалось, и я, подняв клубы пыли, оказался на мягкой обочине, но каким-то чудом сохранил равновесие. Испытывая в большей степени ярость, чем страх, я вернулся на дорогу. Мой обидчик был в паре сотен ярдов впереди. Из багажника я выхватил одноногий штатив (в ту пору я много занимался фотографией и всегда возил с собой фотоаппарат, треногу, штатив и прочие принадлежности) и, размахивая им над головой, бросился в погоню. Я был, вероятно, похож на чокнутого полковника с бомбой в финальной сцене кубриковского «Доктора Стрейнджлава» – безумного и опасного, – потому что машина прибавила скорость. Но прибавил и я и, наддав, стал нагонять. Водитель вновь попытался сбросить меня с дороги, то замедляя, то ускоряя ход и виляя из стороны в сторону, а когда это ему не удалось, он свернул на боковую дорогу, ведущую к маленькому городу Коалинга. Что было ошибкой, потому что он попал в путаницу маленьких дорог и наконец оказался в тупике. Я соскочил с мотоцикла (со всеми своими двумястами шестьюдесятью фунтами боевого веса) и, размахивая штативом, бросился к попавшей в капкан машине. Там сидели две парочки тинейджеров, четыре насмерть перепуганных человека, и, когда я увидел их молодость, беспомощность и страх, мой кулак разжался и штатив упал на землю.

Я пожал плечами, поднял штатив, вернулся к мотоциклу и знаком дал понять: «Поезжайте!» У всех бывают моменты, когда, глядя в лицо смерти во время отчаянной схватки, мы переживаем страх за собственную жизнь.

Разъезжая по Калифорнии на мотоцикле, я всегда возил с собой свой «никон-эф» с набором линз. Особенно я любил макросъемку, позволявшую мне брать крупные планы цветов и коры деревьев, лишайников и мхов. Также у меня была складная, четыре на пять дюймов, фотокамера «Лингоф». Все это, завернутое в спальный мешок, было отлично защищено от ударов и толчков.

Мне с детства была знакома магия проявки и печати фотографий. Задвинув черные шторы в своей химической лаборатории, я превращал ее в фотолабораторию. Нечто подобное ждало меня и в Калифорнийском университете. Там в отделении невропатологии была отлично оборудованная лаборатория, где я с восторгом наблюдал, как на пластинке или на листе фотобумаги, опущенном в ванночку, мало-помалу проступает изображение. Моим любимым жанром была пейзажная фотография, и меня на поездки по выходным часто вдохновляли дороги Аризоны, запечатленные на великолепных снимках Энсела Адамса, Элиота Портера и других фотографов – их работы с тех пор стали для меня мерилом мастерства.