В движении. История жизни

Получилось бы у меня составить такую книгу, в которой можно было бы смонтировать описания и словесные портреты, перемежающиеся фотографиями, не знаю. Когда я уезжал из Калифорнийского университета, то упаковал все фотографии, сделанные между 1962 и 1965 годами, вместе с записками и зарисовками в большой чемодан. Этому чемодану не суждено было приехать в Нью-Йорк; никто ничего не знал о нем ни в Калифорнийском университете, ни в почтовых отделениях в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке. Так я потерял все фото, сделанные в эти годы на побережье, осталось лишь очень небольшое количество. Мне нравится думать, что чемодан этот все еще существует и когда-нибудь объявится.

Джим Хамильтон тоже принадлежал толпе пауэрлифтеров с «Побережья мускулов», но сильно отличался от всех прочих. Густые вьющиеся волосы, курчавые борода и усы почти полностью закрывали его лицо, за исключением кончика носа и смеющихся глубоко посаженных глаз. Он был широк в кости, с бочкообразной грудью и животом фальстафовских размеров; был он одним из лучших на побережье в жиме лежа. Джим хромал: одна нога у него была короче другой, и по всей ее длине шли послеоперационные шрамы. Он объяснил мне, что попал в мотоциклетную аварию, имел множественные переломы и в целом провел в больнице больше года. Тогда ему было всего восемнадцать, и он только что закончил школу. Это было трудное, полное боли и одиночества время, и жизнь могла показаться ему невыносимой, если бы, к удивлению его самого и других, он не открыл в себе талант математика. В школе этот талант не проявился, школу он не любил, но теперь его единственной страстью стали книги по математике и теории игр. Восемнадцать месяцев вынужденной неподвижности, во время которых он перенес с дюжину операций по восстановлению раздробленной ноги, были одновременно периодом необычайной интеллектуальной активности, когда он с невероятной мощью и вновь обретенной свободой вторгся со вселенную математической науки.

Джим представления не имел, что будет делать после окончания школы, но, когда он вышел из больницы, его математические способности обеспечили ему работу программиста в корпорации «Рэнд». Мало кто из его приятелей и собутыльников с «Побережья мускулов» имел представление об этой, связанной с математикой, стороне жизни Джима.

Постоянного адреса у него не было. Просматривая нашу с ним переписку, относящуюся к 1960-м, я нахожу открытки, отправленные из мотелей в Санта-Монике, Ван-Найсе, Брентвуде, Голливуде и дюжины других мест. Не знаю, какой адрес был указан в его водительских правах; думаю, это был его адрес в Солт-Лейк-Сити, где он жил в детстве. Джим происходил из знатной семьи мормонов и был прямым потомком Бригэма Янга.

Джиму было легко скитаться по мотелям или вообще спать в машине, потому что большую часть вещей – одежду и книги – он держал на работе, в «Рэнд», где иногда и спал. Он разработал целый набор программ для игры в шахматы для своих суперкомпьютеров, которые тестировал, играя с ними в шахматы (таким образом он тестировал и себя). Особенно он любил это занятие, когда находился под воздействием ЛСД, тогда его игра становилась более непредсказуемой, более вдохновенной.

Помимо кружка приятелей на «Побережье мускулов», у Джима были такие же приятели и среди математиков, и, подобно знаменитому венгерскому математику Полу Эрдёшу, он мог вломиться к любому из них среди ночи, провести пару часов в интенсивной мозговой атаке, а затем остаток ночи проспать на диване в его доме.

Незадолго до нашей встречи Джим время от времени проводил уикенды в Лас-Вегасе, где наблюдал за столами для игры в блек-джек, разрабатывая стратегию, которая обеспечивала играющему медленный, но постоянный успех в игре. Взяв в «Рэнд» отпуск на три месяца, Джим поселился в Лас-Вегасе в гостинице и с рассвета до заката играл в блек-джек. Выигрывая понемногу, но постоянно, Джек заработал более ста тысяч долларов – очень приличные деньги для поздних 1950-х, но в этот момент его посетили два рослых джентльмена. Они сообщили Джеку, что его постоянные выигрыши были замечены (он, вероятно, разработал некий «метод») и теперь ему пора покинуть город. Джим понял все как надо и в тот же день уехал из Вегаса.

У Джима был огромный грязный, когда-то белый кабриолет, заполненный пустыми коробками из-под молока и прочим хламом. Находясь за рулем, он выпивал в день около галлона молока, а пустые упаковки просто бросал на заднее сиденье. Мы выделили друг друга из толпы мускулистых атлетов. Мне нравилось «раскалывать» Джима на разговоры о его любимых вещах – математической логике, теории игр, компьютерных забавах. Он же любил, когда я рассказывал о предметах моего интереса и страсти. Когда в каньоне Топанга у меня появился маленький дом, Джим часто приезжал ко мне со своей подружкой Кэти.